– Ладно, включайте ваш магнитофон.
– Так бы сразу. – Ерожин нажал кнопку и кивнул: – Поехали.
– Строкова начала шантажировать Анатолия Семеновича. Она отсняла интимные сцены с ним и требовала полмиллиона долларов за пленку. Анатолий Семенович такой суммы не имел. Он попросил меня сторговаться со Строковой на тридцати тысячах. Эти деньги он мне выдал вместе с ключом от ее квартиры.
– По документам следствия, депутата в ночь убийства в Москве не было. Как вы могли с ним связаться?
– Наша встреча произошла тринадцатого августа, за три дня до моего визита к Марине, прямо перед вылетом хозяина в Прагу.
– Продолжайте.
– В десять утра семнадцатого августа я открыл дверь и вошел в квартиру Строковой. Она лежала в спальне с проломленным черепом. Я попытался найти пленку.
– Сколько времени вы пробыли в квартире убитой?
– Около часа. Я перерыл все, но пленки не нашел. Через неделю меня арестовали.
– В промежутке между посещением гражданки Строковой и арестом вы встречались с Логиновым?
– Да, мы встретились в «Шереметьево» двадцать первого августа. Хозяин только прилетел. Я вернул ему доллары.
– И рассказали, что видели в квартире?
– Да.
– Что посоветовал вам шеф?
– Он попросил не портить ему репутацию.
– Конкретнее. Он посоветовал скрыть увиденное?
– Да.
– По вашим словам, Марина продолжала лежать в своей квартире с проломленным черепом, и депутат знал об этом.
– Мы оба не в курсе, когда тело обнаружили.
– За свое молчание вы деньги с Логинова взяли?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– На что вы надеялись, продолжая скрывать правду? По количеству улик, оставленных вами на месте происшествия, включая показания лифтерши, любой суд признал бы вас виновным в убийстве.
– Мне обещали помощь.
– Логинов?
– Да.
– Каким образом?
– Этого я не знаю. Но у Анатолия Семеновича связи на самом верху.
– Больше у меня вопросов к вам нет. Вы обвиняетесь в сокрытии преступления и в даче ложных показаний. Я вас освобождаю до суда под подписку о невыезде. – Ерожин выключил магнитофон. – Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.
– При аресте у меня отобрали мобильный телефон, бумажник и деньги. Тясяча семьсот двадцать пять рублями и сто долларов одной купюрой. И еще ручные часы с брелком в виде русалки, перламутровую расческу и зажигалку «Ронсон».
– Вещи получите у дежурного изолятора.
– Вы же сказали, что меня освободят?
– Вас освободят завтра утром. А пока возвращайтесь в камеру.
– Почему не сейчас?
– Желаешь знать? Пожалуйста. В шесть вечера депутат посетит Управление. Мне не нужно, гнида, чтобы ты успел проинформировать Логинова о своих показаниях до его визита к нам. Удовлетворен? – И Ерожин вызвал охрану.
После допроса Колесникова Петру Григорьевичу захотелось помыть руки, хотя он с Владом Амбросьевичем за руку не здоровался. До встречи с начальством оставалось немногим более часа. «Пора навестить экспертов», – подумал Ерожин и, спрятав в карман пленку с записью допроса, направился к двери. На пороге его остановил телефонный зуммер.
– Петро, тут нас твои «смертники» задолбали. – Бас Грыжина звучал жалобно.
– Погоди денек, Иван Григорьевич. Завтра приеду в бюро, все обсудим. Мне через час к начальству с докладом. Надо фишки подбить.
– До завтра потерпим. Только не обмани. Такого наплыва я, Петро, на Чистых прудах не помню.
Не успел Ерожин положить трубку, как зазвонил внутренний.
– Товарищ подполковник, вы не забыли? Генерал вас ждет в восемнадцать ноль-ноль. Депутат Логинов уже звонил, – беспокоилась Лиза.
– Лизочка, не волнуйтесь. В шесть буду, как штык. – Успокоив секретаршу, Ерожин попытался собраться с мыслями для доклада.
– Петр Григорьевич, я все сделал. – На пороге стоял Дима Вязов и ел начальство глазами.
– Что сделал?
– Две бутылки коньяка и закусь на весь отдел, – доложил капитан. – Когда прикажите начинать?
– Я сейчас из кабинета уйду, а ты раскладывай провизию, ставь рюмки и проследи, чтобы никто после шести домой не свалил. Вернусь от генерала и начнем.
– Разрешите выполнять?
– Разрешаю, – усмехнулся Ерожин и снова услышал телефонный звонок: – Слушаю.
– Можно Петра Григорьевича? – Приятный девичий голос звучал нежно и незнакомо.
– Я самый.
– Петр Григорьевич, вы меня не узнаете?
– Пока нет.
– Я Наташа, племянница ваших друзей…
Мозг подполковника с трудом переваривал информационный поток дня. Он готовился к отчету генералу, держал в голове десятки фамилий «смертников» по делу страховой компании, пытался осмыслить, какое отношение имеет Протопелин-Глухов к убийству Крапивникова, ждал заключения криминалистов по парику и перчаткам Сенаторши… и про Наташу забыл.
– Напомните, пожалуйста, обстоятельства нашего знакомства, – вздохнув, попросил он звонившую.
– Вы пришли к дяде, мы пили чай, и вы предложили погулять со мной по Москве. Я из Ростова…
– Ах, Наташенька! – воскликнул Ерожин. – Конечно, помню. Я эти выходные работаю и попросил свою жену Надю погулять с вами по городу. Позвоните ей. – И верный супруг продиктовал номер своего домашнего телефона.
– Спасибо, я подумаю, – сухо ответила девушка и положила трубку. Подполковник понял, что прелестная ростовчанка его жене звонить не станет, и направился к экспертам.
– Опохмелиться бы, – встретил его Медведенко.
– Это еще с чего?
– С коньячка вашей милости. Утром откушали и теперь головка бобо.
– Ладно, не томи душу. – Ерожин пребывал в цейтноте, и чувство юмора у него тормозило.
– По паричку и очочкам. Там «пальчики» и волосики Вольновича. А вот на видеокассете полный джентльменский набор. От покойной Строковой до Хлебниковой, но больше всех наследил своими лапами Вольнович. Перчатки требуют более длительной работы. Но волоски от них были обнаружены на ручке балконной двери соседей Вольновича, Майковых. Вы довольны?
– Спасибо, Володя. Век не забуду.
– Я тоже. Коньяк был не фуфловый. Я себе такой и с получки уже лет десять не покупал.
– С вашей получки я бы тоже не купил. От прежней жизни немного деньжат осталось. Сегодня первую зарплату получил и не знаю, как жене сказать, – пожаловался Ерожин. – В своем бюро я за неделю больше зарабатывал…