Любовь захватила Габриэля как ни одно чувство прежде. Он был пьян от любви. Писал Розе длинные письма о красоте ее глаз, в которые вставлял строки, украденные у Тютчева. Он выпросил у матери разрешение подарить девушке сапфировое кольцо, хотя его можно было продать. Стал уделять больше внимания своей одежде, замечая потертые манжеты и полы пальто.

Чем дольше продолжалось это увлечение, тем больше оно раздражало Александра.

– Ты выставляешь себя на посмешище из-за дочки фабриканта, – сказал он как-то за ужином. – Одно дело – брак по расчету, но зря ты лезешь из кожи вон ради этой…

Может быть, Александр скучал по своему ответственному и рассудительному брату. Может быть, думал, что Габриэль не понимает, как глупо выглядит, и надо выставить его еще бо2льшим глупцом, чтобы он наконец это заметил. Как бы то ни было, он соблазнил Розу.

И теперь она рыдала, сидя на обитом шелком диване, и молила о прощении. Габриэль стоял, как громом пораженный. В его душе бушевала буря, он боялся пошевелиться. Ему казалось, что он начнет крушить мебель и бить окна, пока не разнесет все в щепки и осколки. Запрокинув голову, он расхохотался злым, жестоким смехом. Юноша, которого знала Роза, никогда так не смеялся. Словно где-то глубоко внутри него вспыхнуло пламя, которому до сих пор не давали разгореться.

– Несчастная! – воскликнул он, когда Роза нетвердыми шагами выходила из гостиной и, остановившись на пороге, так посмотрела на него, как будто это он предал ее.

Она пойдет к Александру, понял Габриэль. Несколько минут он сидел, уставившись в стену, и пытался взять себя в руки. Наконец он встал, собираясь навсегда покинуть дом. Проходя мимо открытой двери в библиотеку, он увидел Розу: закрыв лицо руками, она стояла на коленях в море пышных юбок. Александр смеялся и говорил, что никогда не женится на девушке, которая уже доказала свою неверность. Она неправильно его поняла, он ничего не обещал. Ему просто было интересно, какую жену выбрал себе брат. С чудовищным, отвратительным злорадством Александр разбивал ее надежды. Он обесчестил ее и гордился этим.

Габриэль дождался, пока Роза выйдет, ничего не видя от слез, и вызвал брата на дуэль. Его голос дрожал, и Александр смотрел на него, как на щенка, который пытается показать зубы. Потом взял графин и плеснул себе водки.

– Ты смешон, – сказал он.

Габриэль вышиб стакан у него из рук и дал брату пощечину. Александр отшатнулся, потом поднял руки в знак того, что сдается, и согласился встретиться с Габриэлем за час до рассвета в дальней части поместья. Потирая покрасневшую щеку, он беспечно улыбался. Он отлично стрелял и участвовал в тринадцати дуэлях, из которых вышел без единой царапины. Габриэль часто был его секундантом: стоял рядом и готовил пистолеты.

Вероятно, кто-то из слуг подслушал их и рассказал обо всем графине. Вечером она пришла в спальню Габриэля и умоляла отменить дуэль. Когда он отказался, мать сказала, что пойдет к Александру и будет просить его извиниться за смертельное оскорбление.

– Я не прощу его, – сказал Габриэль. – И я все еще хочу жениться на этой девушке, понимаешь?

– На Розе? – дрожащим голосом переспросила графиня. – Но ты не можешь!

– Я женился бы на ней, даже если бы не любил ее. Просто чтобы доказать Александру: он не может отнять у меня то, что я не хочу отдавать. Я женился бы даже ему назло. Но я люблю Розу.

Графиня ушла, заламывая руки.

Лучи солнца, похожие на языки оранжевого пламени, уже пожирали темноту на востоке, когда Александр явился на место дуэли. Он был пьян, едва стоял на ногах. Двое друзей поддерживали его, чтобы он не упал. Габриэль был один, мерил шагами снег, на его плечах сверкал иней.

– Ганя! – воскликнул Александр. Казалось, он счастлив видеть младшего брата. – Давно ждешь?

Габриэль покачал головой:

– Нет. Не долго.

– Ты не можешь стреляться, – произнес Владимир, один из друзей Александра, поддерживая того под руки.

– Иди к черту, – отвечал Александр, отталкивая друга. Он достал пистолет и, размахивая им, заковылял к Габриэлю.

– Братишка хочет стреляться! Пускай! Я-то думал, у него духу не хватит. Давай, Ганя! Стреляй! Чего ты ждешь?

– Саша еле стоит на ногах, – крикнул Владимир. – Опомнитесь!

«Он и это хочет у меня отнять», – подумал Габриэль. Александр не принимает всерьез дуэль. Не принимает всерьез младшего брата. И он, Габриэль, теперь стоит перед выбором: застрелить мертвецки пьяного или жить с позором. Александр будет смеяться над ним. «Не настолько я был пьян, – скажет он. – А даже если и так, что с того? Не будь ты маменькиным сынком, ты бы…»

Габриэль поднял пистолет и выстрелил брату в сердце.

Минуту, показавшуюся вечностью, для него не существовало ничего, кроме обжигающего руку пистолета и крови Александра, алеющей на снегу, как россыпь рубинов. Никто не произнес ни слова. Габриэль бросил оружие и направился к дому. Он чувствовал себя холодным как снег, по которому шел.

К вечеру известие о смерти Александра достигло ушей Розы. Обезумев от горя, она бросилась в прорубь и утонула. Мать Габриэля, лишившись одного сына, не захотела терять другого: она отдала ему все оставшиеся драгоценности и отправила в Париж, чтобы он избежал ареста.

Там, в Париже, он исполнил пророчество, запечатленное в его чувственных губах и страстных глазах, исполнил то, что было написано в его крови. Его брат был порочен, он собирался стать еще хуже. Его брат пил вино, он будет пить абсент и проигрывать в карты собственные ботинки. Александр был распутным, и Габриэль намеревался превзойти его, не отказываясь от самых грубых, чудовищных, развратных предложений. Не отказываясь ни от чего.

Так он познакомился с Люсьеном.

Глава 19

Земли холодной холодней

Дыханье у меня;

Коснувшись глины моих губ,

Не проживешь и дня.

Баллады Чайлда, баллада 78, «Неспокойная могила»

Эйдан стоял у выхода из переулка и смотрел на Тану, подняв брови и неодобрительно поджав губы. Полночь усмехалась, уткнувшись в телефон, а Зима сверлил Тану нетерпеливым взглядом. Ветер подхватил волосы Полуночи и Зимы; пряди взметнулись к небу, как языки голубого пламени.

– Очень интересно, – кисло заметил Зима.

Тана провела рукой по лицу. Мысли были в полном беспорядке. Ясно было только одно: ей очень стыдно. Лицо горело, прокушенный язык болел, напоминая о том, что она сделала.

– Вы меня ждали…

Эйдан шагнул к ней и улыбка исчезла с его лица:

– Эй, с тобой все в порядке? Что он с тобой сделал?

У нее, должно быть, очень странное выражение лица, если Эйдан так реагирует, подумала Тана. Полночь закатила глаза, как будто он сказал что-то смешное.