– Привет, – сказала она.
Бледная веснушчатая рука незнакомки опустилась на соседний стул возле барной стойки, расположенной в зале ожидания бизнес-класса аэропорта «Хитроу».
– Мы знакомы? – спросил я.
Вряд ли мы встречались раньше, но ее американский акцент, накрахмаленная белая рубашка, обтягивающие джинсы, заправленные в сапоги до колена, – все это напоминало мне одну из мерзких подруг моей жены.
– Нет, извините. Мне просто захотелось заказать то же, что у вас. Не возражаете? – Высокая, стройная, она уселась на кожаный стул и положила сумочку на барную стойку. – Это джин? – она показала на мартини передо мной.
– «Хендрикс», – ответил я.
Она позвала бармена – подростка с торчащими во все стороны волосами и лоснящимся подбородком – и заказала «Хендрикс» с двумя оливками. Когда ей принесли мартини, она подняла бокал, обращаясь ко мне. У меня еще оставался глоток, и я сказал:
– За вакцинацию против международных перелетов.
– С удовольствием выпью за это.
Я допил свой мартини и заказал еще один. Она представилась, но ее имя тут же вылетело у меня из головы. Я назвался – просто Тед, а не Тед Северсон, по крайней мере, так я себя ощущал в тот момент. Мы сидели в битком набитом баре, свет резал глаза, мы пили, обменялись парой слов и обнаружили, что оба ждем один и тот же рейс в Бостонский аэропорт «Логан». Она достала из сумки тонкую книжицу в мягкой обложке и принялась читать. У меня появилась возможность как следует рассмотреть ее. Она была красива – длинные рыжие волосы, ясные зеленовато-голубые глаза, словно тропические озера, и кожа настолько бледная, что походила на пенку на молоке. Если такая женщина подсаживается к вам в баре и восхищается вашим напитком, можно надеяться, что ваша жизнь изменится. Но если этот бар находится в аэропорте, случайные знакомые вот-вот умчатся от вас в противоположном направлении. И хотя эта женщина тоже летела в Бостон, я думал только о том, как сильно ненавижу свою жену. Всю неделю, проведенную в Англии, эта мысль не выходила у меня из головы. Я почти не ел, почти не спал.
Громкоговоритель прохрипел очередное объявление, из которого удалось уловить только два слова – Бостон и задержан. Я взглянул на табло, висевшее над верхним рядом бутылок в баре, и увидел, как время нашего вылета переместилось на час вперед.
– Еще по одной? – сказал я. – Я угощаю.
– Почему бы и нет, – ответила она, закрыла книгу и положила обложкой вверх на барную стойку возле своей сумочки. «Два лика января» Патриции Хайсмит.
– Как книга?
– Не самая удачная.
– Нет ничего хуже скучной книги, когда твой рейс задержан на целый час.
– А вы что читаете? – спросила она.
– Газеты. Книги я не очень-то люблю.
– И как же вы развлекаетесь во время полета?
– Пью джин. Обдумываю очередное убийство.
– Интересно. – Она улыбнулась мне, впервые. Улыбнулась широко, так что между верхней губой и носом появилась складочка, обнажая безукоризненные зубы и полоску розовых десен. Интересно, сколько ей лет? Когда она подсела ко мне, я решил, что ей тридцать-тридцать пять, что мы с ней почти ровесники, но ее улыбка и бледные веснушки, словно брызги на лице, делали ее моложе. Двадцать восемь, не больше. Как моей жене.
– И, конечно, я работаю в самолете, – добавил я.
– Чем вы занимаетесь?
В двух словах я рассказал ей, что финансирую и консультирую компании, которые открывают свой бизнес в Интернете. Я не стал уточнять, что мой основной доход – продажа тех же самых компаний, когда они встанут на ноги. И я не рассказал ей, что мне вообще не нужно работать, что я был одним из немногих владельцев интернет-компаний в конце девяностых, которым удалось вовремя обналичить акции, как раз перед тем, как лопнул так называемый пузырь доткомов [1] . Я скрыл эти факты по одной-единственной причине – мне не хотелось говорить о них, а не потому, что я боялся, как бы моя новая спутница, посчитав их предосудительными, не потеряла ко мне интерес. Никогда не считал необходимым извиняться за заработанные деньги.
– А вы чем занимаетесь? – спросил я.
– Работаю в колледже Винслоу. Я архивариус.
Винслоу – женский колледж в цветущем пригороде примерно в двадцати милях к западу от Бостона. Я спросил, что входит в обязанности архивариуса, и в ответ она выдала мне теперь уже свою краткую версию рабочих будней – как она собирает и подшивает документы колледжа.
– Вы живете в Винслоу? – спросил я.
– Да.
– Замужем?
– Нет. А вы женаты?
Я заметил, как ее взгляд скользнул по моей руке в поиске кольца.
– Да, к сожалению, – ответил я. Затем поднял руку, чтобы показать безымянный палец без кольца. – Кстати, нет, я не снимаю обручальное кольцо в барах аэропортов на тот случай, если такая женщина, как вы, подсядет ко мне. Никогда не носил колец. Терпеть их не могу.
– Почему к сожалению? – спросила она.
– Долго рассказывать.
– Рейс отложили. У нас куча времени.
– Вы действительно хотите услышать мрачную историю моей убогой жизни?
– Как я могу отказаться после такого интригующего начала?
– Прежде чем я начну, придется повторить, – я поднял бокал. – Хотите?
– Нет, спасибо. Два бокала – мой потолок. – Она зубами сняла одну из оливок с зубочистки и откусила кусочек. Краем глаза я заметил розовый кончик ее языка.
– Я всегда говорил, что два мартини – слишком много, а три – слишком мало.
– Смешно. Разве Джеймс Тербер [2] не говорит то же самое?
– Никогда не слышал о нем, – сказал я, глупо улыбнувшись, хотя мне было неловко, что я выдал известное высказывание за свое. Словно из-под земли передо мной появился бармен, и я сделал заказ. Мои губы замерли в том блаженном оцепенении, которое вызывает джин, и я понял, что слишком пьян и слишком болтлив, но, в конце концов, таковы правила всякого аэропорта, и хотя моя попутчица жила всего в двадцати милях от меня, ее имя уже вылетело у меня из головы, и я знал, что вряд ли увижу ее снова. Мне было приятно говорить и пить с незнакомым человеком. Стоило мне озвучить свои мысли, как мой гнев рассеялся.