Однако, если критики сейчас заблуждаются (я пока не видела ни одного плода их умственной работы), Вы сможете их поправить во второй части «Балдера». Вы покажете им, что тоже знаете – и, вероятно, лучше, чем они, – истинно великий человек может быть искренним в своем нежелании жертвовать, слишком поглощенным работой, чтобы говорить о ней во всеуслышание, слишком занятым поиском способа воплотить задуманное, чтобы думать о величии своей личности, которую он рассматривает всего лишь как орудие высшей воли. Господь посылает ему испытания на пути, и он жестоко страдает от медленной пытки – вынужденных задержек окончания своего труда. Однако, если в его груди бьется сердце героя, он наберется терпения и выдержит всё.
Кто бы ни говорил мне о «Балдере», хотя я живу слишком уединенной жизнью и мне нечасто приходится вступать в подобные разговоры, я отвечу ему в соответствии с Вашими словами и своими впечатлениями. Справедливость требует, чтобы Вы стали собственным истолкователем.
Всего доброго, остаюсь искренне Ваша, с благодарностью,
Шарлотта Бронте.
Другое письмо – отправленное брюссельской соученице – дает представление о событиях внешнего мира, происходивших этой зимой.
8 марта
Я была очень рада снова увидеть твой почерк. Прошел уже, кажется, год со времени твоего последнего письма. Я все чаще и чаще вспоминала тебя, и меня беспокоили недобрые предчувствия о причинах твоего молчания. Однако твое письмо развеяло их все. Оно принесло радостные вести о твоем отце, маме, сестрах и, наконец (но не менее важно), о твоей драгоценной английской особе.
Мой дорогой отец перенес эту суровую зиму хорошо, и я не устаю благодарить Бога, тем более что прошлым летом его здоровье в течение многих недель находилось в серьезной опасности после того, как в июне он на несколько часов полностью лишился зрения, хотя ни его разум, ни речь, ни даже двигательные способности не были затронуты ни в малейшей степени. Не могу передать тебе, как я возблагодарила Господа, когда страшный, почти безнадежный период полной слепоты миновал и отец снова увидел проблеск света! Я боялась, что это паралич глазного нерва. Некоторое время у него перед глазами оставалось что-то вроде тумана. Даже сейчас его зрение еще не совсем чисто, но он может читать, писать и прогуливаться. Он служит сам два раза каждое воскресенье, а помощник только читает молитвы. Ты понимаешь, как истово я молюсь о том, чтобы зрение полностью к нему вернулось; он ведь так боится лишений, которые несет слепота. Его ум столь же силен и деятелен, как и всегда, и политика интересует его не меньше, чем твоего отца. Русский царь, война, союз Франции и Англии – все это он принимает близко к сердцу385. Нынешние события как бы возвращают его ко временам, когда он был сравнительно молод, и воскрешают в его памяти воодушевление, которое сопровождало последнюю большую европейскую войну. Разумеется, мой отец (как и я) полностью на стороне Справедливости и Европы и против Тирании и России.
Учитывая все эти обстоятельства, ты можешь понять, что у меня в течение последнего года не было ни возможности, ни желания уехать куда-то надолго из дому. Весной я провела неделю у миссис Гаскелл, а недавно еще две недели у других друзей. Это все мои поездки за то время, пока мы не виделись. Жизнь моя весьма однообразна и покойна – даже в большей степени, чем это полезно для ума и тела, однако я постоянно нахожу новые причины для благодарности Господу за радости и поддержку, которые Он дарует мне время от времени. Мое здоровье, хотя и не совсем в порядке, все же кажется мне в целом лучше, чем три года назад: головные боли и диспепсия – вот мои самые худшие недомогания. Пока не знаю, приеду ли я в Лондон в этом сезоне, но если соберусь, то надеюсь нанести визит на П. площадь.
В апреле она сообщила мисс Вулер о своей помолвке.
Хауорт, 12 апреля
Моя дорогая мисс Вулер,
Вы всегда проявляли искренний интерес к моим делам, и потому мне следует сообщить Вам одной из первых известие по вопросу, о котором я многократно с Вами советовалась. Надо сказать, со времени моего последнего письма отец постепенно пришел к взгляду совершенно противоположному тому, что однажды усвоил. После некоторой переписки, а также визита мистера Николлса к нам (примерно неделю назад) было решено, что он возобновит службу в качестве младшего священника хауортского прихода, как только нынешний помощник отца получит другое место, а через определенное время мистер Николлс станет обитателем нашего дома.
Я необыкновенно довольна тем, что отец, изменив свое мнение об этом вопросе, больше не меняет его и твердо стоит на своем. Во всех планах на будущую жизнь привычные для него удобства и уединение будут учтены самым тщательным образом. Мистер Николлс полон желания утешать и поддерживать отца в его преклонные годы. Зная характер мистера Николлса, я могу быть уверена, что это не преходящий необдуманный порыв и что это решение со временем примет форму долга, а не чувства. Судьба, которую Провидение в неизреченной своей благости и мудрости посылает мне, будет, я уверена, отнюдь не блестящей, однако я надеюсь, что в ней найдутся крупицы истинного счастья. Надеюсь, чувства и долг постепенно придут к примирению. Мистер Николлс хотел бы, чтобы бракосочетание произошло летом; он настаивает на июле, хотя, по-моему, это слишком скоро.
Когда будете писать, расскажите мне подробнее о себе. <…> Я теперь решительно отказалась от поездки в Лондон; в следующие три месяца у меня появится множество дел, и я не могу терять целый месяц. <…> Папа только что получил письмо от нашего доброго епископа, очень нас тронувшее. В нем выражено сердечное одобрение возвращения мистера Николлса в Хауорт (которое испрашивали у его преосвященства) и благословение наших грядущих домашних событий. Похоже, епископ, со свойственной ему проницательностью, предвидел эти обстоятельства еще во время своего приезда сюда в июне 1853 года.
В других письмах мисс Бронте выражала благодарность Тому, кто провел ее ум невредимым сквозь столькие трудности, уныния и заботы. Однако при этом она испытывала чувства, обычные для зрелой женщины, выходящей замуж, когда беззаботная юность осталась уже в прошлом: при объявлении о помолвке ею владело странное и грустное чувство, в котором заботы и страхи смешались с надеждами. В то время для нее было большим облегчением убеждение, что отец несомненно рад хлопотам, связанным с предстоящей свадьбой. Ему хотелось устроить все побыстрее, и он интересовался всеми приготовлениями к будущей жизни мистера Николлса в пасторате в качестве супруга дочери. Этот переезд был необходим из-за преклонного возраста мистера Бронте и его слабого зрения: Шарлотта, как преданная дочь, обязалась посвящать заботам об отце столько же времени и сил, сколько посвящала прежде. Мистер Николлс, со своей стороны, надеялся, что его присутствие принесет некоторое утешение и пользу, если старому священнику понадобятся его услуги.
В начале мая мисс Бронте покинула дом, чтобы нанести перед свадьбой визиты друзьям. Первыми она посетила нас. Она гостила в нашем доме только три дня, поскольку собиралась отправиться в Лидс и сделать там необходимые для свадьбы покупки – по ее словам, недорогие и немногочисленные: она всего лишь собиралась пополнить свой скромный гардероб. Кроме того, она намеревалась сменить обои и кое-что покрасить в пасторате. Самое главное изменение состояло в том, чтобы превратить маленькую проходную комнату за гостиной, которая служила кладовкой, в кабинет мужа. Об этом, как и о других планах устройства удобной жизни для мистера Николлса и отца, Шарлотта рассказывала довольно много. Мы беседовали об этом так же весело и неутомимо, как, наверное, все женщины в подобной ситуации, особенно если материальные соображения заставляют прибегать к тем затеям, о которых пишет Чарльз Лэм386 в «Рассуждении о старом Китае»: эти выдумки прибавляют дополнительной радости, когда планы наконец воплощаются.