Брэнвелл был красивым мальчиком с «золотистыми» волосами, хотя сама мисс Бронте определяла этот цвет не столь поэтически. С точки зрения Э., все Бронте были очень умны, оригинальны и совершенно не похожи на других ее знакомых. Ее визит обрадовал всех, и Шарлотта впоследствии писала подруге:
Если я правдиво опишу тебе впечатление, которое ты произвела на наших, то ты решишь, что я льщу. Папа и тетя постоянно приводят тебя в качестве примера того, как мне надо себя вести. Эмили и Энн утверждают, что в жизни не видели никого приятнее тебя. И Тэбби, которую ты совершенно очаровала, изливает целые потоки разной чепухи, но я не решусь ее повторить. Однако уже так темно, что я не могу писать дальше, – и это несмотря на способность видеть в темноте, которую приписывали мне юные леди в Роу-Хеде.
Посетителю пастората было непросто заслужить благоволение Тэбби: служанка, с ее йоркширской прямотой и резкостью, привечала далеко не всех.
Деревня Хауорт была построена без соблюдения каких-либо санитарных правил. Большое кладбище располагалось выше всех домов, и страшно подумать, как загрязнялись из-за этого источники питьевой воды. Зимой 1833/34 года, особенно дождливой и промозглой, в деревне умерло множество людей. Для обитателей пастората это было безотрадное время: пустоши превратились в болота, и гулять по ним, как прежде, было нельзя. То и дело раздавался мрачный похоронный звон. Он еще не успевал затихнуть, как уже слышалось: «вжик! вжик!» – это каменотес в стоявшем неподалеку сарае вырезал надписи на могильных плитах. В обитателях пастората должно было давно утвердиться равнодушное отношение к смерти, ведь их дом соседствовал с кладбищем и зрелища и звуки, связанные с последним прибежищем, им приходилось видеть и слышать ежедневно. Но у Шарлотты такого отношения не возникало. Одна из ее подруг пишет: «Помню, как она побледнела и чуть не упала в обморок в хартсхедской церкви, когда кто-то из нас заметил, что мы ступаем по могилам».
Где-то в начале 1834 года Э. впервые отправилась в Лондон. Намерение подруги посетить столицу подействовало на Шарлотту самым странным образом. Последствия этого визита, надо полагать, виделись ей такими, какими их можно представить по изданиям «Британских эссеистов», «Рэмблера», «Миррора» и «Лаунджера»81, которые наверняка стояли среди других книг на полках пасторского дома. Шарлотта, очевидно, воображала, что после посещения громадного города у человека полностью меняется характер, причем к худшему, и была рада увидеть, что ее подруга Э. осталась самой собой. Когда уверенность в этом вернулась, воображение Шарлотты захватили картины тех чудес, которые можно увидеть в столь громадном и знаменитом городе.
Хауорт, 20 февраля 1834 года
Твое письмо доставило мне истинное удовольствие, смешанное, однако, с немалым удивлением. Мэри еще раньше написала о твоем отъезде в Лондон, и я не решалась рассчитывать, что ты найдешь время прислать весточку, когда тебя окружает великолепие этого великого города, который называют торговой столицей Европы. По моему мнению, деревенская девушка, впервые попавшая в мир, где все вызывает интерес и привлекает внимание, должна позабыть, по крайней мере на время, обо всех оставшихся вдали знакомых и полностью отдаться обаянию того, что предстало ее взору. Однако твое милое, интересное и приятное послание показало, что я ошибалась и заслуживаю осуждения за свои предположения. Меня поразил беззаботный тон, с которым ты описываешь Лондон и его чудеса. Разве не чувствовала ты трепет, глядя на собор Сент-Пол и Вестминстерское аббатство? Разве не чувствовала живого интереса при виде Сент-Джеймсского дворца, в котором жило столько английских королей, чьи изображения можно видеть на стенах? Не надо бояться показаться провинциалкой; величие Лондона заставляло изумляться и опытных путешественников, повидавших чудеса и красоты мира. Довелось ли тебе увидеть кого-нибудь из тех великих деятелей, которых сейчас удерживает в Лондоне сессия парламента: герцога Веллингтона, сэра Роберта Пиля, графа Грея, мистера Стэнли, мистера О’Коннела? На твоем месте я не тратила бы много времени на чтение во время пребывания в городе. Не лучше ли дать глазам другое задание: смотреть вокруг – и отложить на время те очки, которыми вооружают нас писатели?
В постскриптуме было добавлено:
Будь добра, сообщи мне, пожалуйста, сколько участников в королевском военном оркестре?
В том же духе написано и другое письмо.
19 июня
Моя дорогая, милая Э.,
теперь я могу с полным правом называть тебя так. Ты уже вернулась или возвращаешься из Лондона, великого города, который кажется мне столь же легендарным, как Вавилон, Ниневия или Древний Рим. Ты удаляешься от мирской суеты, и твое сердце – насколько позволяют судить твои письма – остается столь же простодушным, естественным и правдивым, как и до поездки. О, я совсем, совсем не спешу поверить в доказательства противного! Я знаю свои чувства, свой склад ума, но внутренний мир других людей – это для меня запертая на замок книга или свиток, покрытый иероглифами, и мне не отпереть замка и не прочесть рукописи. Однако время, усердие и долгое знакомство помогут одолеть эти трудности; и в твоем случае, мне кажется, они уже славно поработали, сделав ясным тот тайный язык, все те сложности и темные места, которые приводили в недоумение исследователей, пытавшихся разгадать человеческую душу. <…> Я чрезвычайно благодарна тебе за то, что ты не забываешь о столь ничтожном существе, как я, и надеюсь, удовольствие, которое я чувствую от этого, не совсем эгоистично. Хотя бы отчасти оно происходит от сознания, что характер моей подруги оказался более возвышенным и непреклонным, чем я думала раньше. Немногие девушки способны на такое: увидев весь блеск, все ослепительное великолепие Лондона, остаться верной себе, сохранить от пагубных влияний свое сердце. В твоих письмах не видно никакого жеманства, никакого легкомыслия, никакого фривольного презрения к простоте, никакого следа восхищения поверхностными людьми и вещами.
В наше время, когда дешевые железнодорожные билеты значительно облегчили передвижение, кажется забавной сама мысль, что короткая поездка в Лондон может оказать сколько-нибудь глубокое влияние на человека – как на его нравственные, так и на умственные качества. Но в воображении Шарлотты Лондон, этот огромный апокрифический город, был тем «градом», каким его представляли столетие назад: местом, куда суетные дочери тащат своих сопротивляющихся отцов, где можно встретить неблагоразумных друзей, чье влияние пагубно скажется на душевных качествах или приведет к разорению. Другими словами, это была та «ярмарка тщеславия», о которой говорится в «Путешествии пилигрима»82.
Однако заслуживает восхищения то чувство, с которым она относится к данному предмету.
Хауорт, 4 июля 1834 года
В последнем письме ты просишь меня указать на твои недостатки. Ну разве можно быть такой глупенькой! Нет, я не буду указывать на твои недостатки, потому что я их не вижу. И кем надо быть, чтобы, получив чувствительное и доброе письмо от любимой подруги, приняться в качестве ответа за список ее изъянов! Только вообрази, что я этим занялась, и подумай, каких эпитетов в таком случае я заслужила бы. Высокомерная и лицемерная зазнайка – вот, наверное, самые мягкие из них. Милая моя, у меня никогда не было ни времени, ни желания размышлять в твое отсутствие о твоих недостатках. К тому же твои милые письма, подарки и все прочее постоянно напоминают мне о твоих достоинствах. И вокруг тебя довольно рассудительных родственников, которые лучше, чем я, исполнят столь малоприятную просьбу. Полагаю, они никогда не отказывают тебе в советах, так зачем же мне предлагать еще свои? Если ты не послушаешься их, то никто, даже воскресший из мертвых, не сможет научить тебя. Прошу, если ты только меня любишь, прекратим этот несносный разговор. Мистер ***83 собирается жениться – правда ли это? Что ж, его будущая жена кажется умной и любезной дамой, насколько я могу судить по нашему короткому знакомству и по твоим рассказам. А теперь, после столь лестного отзыва, не набросать ли мне список ее недостатков? Ты пишешь, что размышляешь о том, не уехать ли тебе из ***?84 Мне очень жаль: *** – очень милое место, настоящий старый английский дом, окруженный лужайками и лесами. Дом, хранящий память о прошлом и внушающий (мне, по крайней мере) счастливые чувства. М. считает, что ты мало выросла? Я же не подросла совсем и осталась такой же коротышкой, как и раньше. Ты просишь рекомендовать тебе книги для чтения. Попробую перечислить несколько. Если тебе нравится поэзия, то вот что я поставила бы в первый ряд: Мильтон, Шекспир, Томсон, Голдсмит, Поуп (если захочешь, но у меня он восторга не вызывает), Скотт, Байрон, Кэмпбелл, Вордсворт и Саути. Не пугайся имен Шекспира и Байрона. Оба они великие люди, и их труды подобны им самим. Ты научишься выбирать добро и избегать зла; лучшие фрагменты – это всегда самые чистые; плохие всегда вызывают отвращение, тебе не захочется их перечитывать. Отбрось комедии Шекспира и «Дон-Жуана» (а может быть, и «Каина») Байрона, хотя это и величественная поэма, а прочее читай без страха. Только развращенный ум может научиться злому, прочитав «Генриха VIII», «Ричарда III», «Макбета», «Гамлета» и «Юлия Цезаря». Чудесная, дикая, романтическая поэзия Вальтера Скотта тоже не причинит тебе вреда85. То же можно сказать о Вордсворте, Кэмпбелле, Саути (по крайней мере о большей части его творчества; другая часть весьма спорна). Для знания истории читай Юма, Роллена, а также, если сумеешь, «Всеобщую историю» – сама я не смогла ее одолеть86. Из прозы читай исключительно Вальтера Скотта: с его романами не сравнятся никакие иные. Из биографий прочитай «Жизнь поэтов» Джонсона, «Жизнь Джонсона» Босуэлла, «Жизнь Нельсона» Саути, «Жизнь Бёрнса» Локхарта, «Жизнь Шеридана», «Жизнь Байрона» Мура и «Реликвии» Чарльза Вулфа87. В выборе духовной литературы положись на советы своего брата. Я же скажу только одно: придерживайся традиционных авторов и избегай новых.