Последствия «превосходного ведения семейных дел» мистером Брэдшоу могли принять весьма печальный оборот для мистера Фарквара (который на самом деле не участвовал ни в каких интригах и даже рассердился бы, как Джемайма, узнав о них), если бы не впечатление, произведенное на него Руфью в тот достопамятный вечер. Миссис Денбай заинтересовала его, и, сравнивая ее с Джемаймой, мистер Фарквар невольно отдавал предпочтение Руфи.
Он уверял себя, что нет смысла продолжать ухаживать за Джемаймой, ведь ей это явно не нравится. Молоденькой девушке, только что оставившей школьную скамью, он должен казаться стариком. Если он будет по-прежнему добиваться ее любви, то может потерять даже то дружеское расположение, с которым она привыкла к нему относиться и которое было ему столь дорого.
Мистер Фарквар чувствовал, что всегда будет любить Джемайму. Даже сами ее недостатки придавали ей интерес в его глазах, и он корил себя за это, когда смотрел на нее как на свою будущую жену. Укоры ни к чему не вели, но, впрочем, они казались мистеру Фарквару осмысленными, когда он думал о ее подруге, к которой начинал испытывать явный интерес. Миссис Денбай, хотя была совсем не намного старше Джемаймы, так рано испытала горе и заботы, что казалась и гораздо старше, и гораздо выше в нравственном отношении. Кроме того, скромность миссис Денбай и ее осознание долга очень согласовались с представлениями мистера Фарквара об идеальной жене. И все-таки он прилагал большие усилия, чтобы заглушить в себе любовь к Джемайме. И если бы она сама не способствовала этому всеми возможными средствами, он никогда бы не отошел от нее.
Да! Джемайма всеми возможными средствами сама отталкивала от себя любящего и любимого человека, ибо в действительности она любила его. И теперь зоркие глаза Джемаймы увидели, что мистер Фарквар отдалился от нее уже навсегда, потому что ее ревнивое опечаленное сердце почувствовало раньше, чем сам мистер Фарквар осознал это, что его привлекает кроткая, милая, спокойная, полная достоинства Руфь, которая всегда думала, прежде чем что-либо сказать (как мистер Фарквар и советовал Джемайме), никогда не поддавалась первому порыву, но шла по жизни со спокойным самообладанием. Раскаяние Джемаймы было теперь бесполезно: она вспоминала дни, когда он следил за ней внимательным и серьезным взглядом, как теперь следит за Руфью, а она, Джемайма, ведомая странными фантазиями, отвергла все его ухаживания.
«Еще в марте, в прошлом марте, он называл меня „дорогая Джемайма“! Я очень хорошо это помню! Какой милый букетик тепличных цветов он дал мне взамен полевых нарциссов. И как он дорожил теми цветами, которые я ему дарила! А как он смотрел на меня в то время, как благодарил меня! И все это прошло теперь».
Сестры Джемаймы вошли в ее комнату, веселые и разрумянившиеся.
— Джемайма, как у тебя здесь хорошо и прохладно! А мы так далеко ходили, что даже устали. Так жарко!
Самой Джемайме казалось, что у нее в комнате, скорее, холодно.
— Зачем же вы ходили? — спросила она.
— Нам очень хотелось погулять. Мы бы ни за что на свете не остались дома. Было так весело! — ответила Мери.
— Мы были в Скорсайдском лесу и собирали землянику, — добавила Лиза. — Ее так много! Мы набрали полную корзинку. Мистер Фарквар обещал научить нас готовить ее по новому способу, который он узнал в Германии, если мы достанем ему немного белого рейнвейна. Как ты думаешь, папа даст нам его?
— Значит, мистер Фарквар был с вами? — спросила Джемайма, и взгляд ее стал грустным.
— Да, мы сказали ему еще утром, что мама посылает нас снести белье тому хромому человеку на скорсайдскую ферму и что мы упросили миссис Денбай пустить нас в лес собирать землянику, — объяснила Лиза.
— Я так и думала, что он пойдет с нами, — сказала сообразительная Мери.
В последнее время она так же усердно наблюдала за новой любовью мистера Фарквара, как раньше наблюдала за прежней, и совершенно забыла, что еще несколько недель тому назад воображала, как он женится на Джемайме.
— Ты думала, а я нет, — пожала плечами Лиза. — Я совсем не ожидала этого и очень испугалась, когда услышала шаги его лошади за нами на дороге.
— Он сказал, что едет на ферму и может взять нашу корзинку. Разве это не любезно с его стороны?
Джемайма не ответила, и Мери продолжала:
— Ты знаешь, что дорога на ферму идет в гору, а нам и без того стало уже жарко. Дорога была совершенно открытая, и ужасно пекло. У меня глаза заболели, и я очень обрадовалась, когда миссис Денбай позволила нам свернуть в лес. Там из-за листвы солнечный свет совсем зеленый! И ветви у деревьев такие толстые!
Мери помолчала, чтобы перевести дыхание, и рассказ тотчас же подхватила Лиза:
— И целые клумбы земляники!
Мери принялась обмахиваться шляпкой, как веером, а Лиза продолжала:
— Джемайма, ты помнишь серую скалу? Так там целый ковер из земляники! Это было так здорово! Ни шагу нельзя сделать, чтобы не наступить на маленькую красную ягодку!
— Нам хотелось набрать побольше ягод для Леонарда, — вмешалась Мери.
— Да, но миссис Денбай и так много набрала для него. Да и мистер Фарквар отдал ей все свои ягоды.
— Мне показалось, ты сказала, что он поехал на ферму Доусона? — спросила Джемайма.
— Да, он сперва поехал туда, оставил там свою лошадь, а потом, как умный человек, пришел к нам — в этот замечательный прохладный зеленый лес. Ах, Джемайма, как там было красиво! Представь, пятна света мелькают повсюду, играют на траве. Ты должна обязательно пойти с нами завтра!
— Да, — подтвердила Мери, — мы хотим завтра опять пойти туда. Там еще много земляники осталось.
— И Леонарда с собой возьмем!
— Да, мы думали об этом. То есть мистер Фарквар это предложил. Мы хотели нести Леонарда на гору на руках. Знаешь, вот так сплести руки и нести, как на носилках. Но миссис Денбай и слышать об этом не хотела.
— Она сказала, что мы устанем. Но все-таки она согласилась, чтобы он собирал землянику…
— И мы решили, — прервала Мери, впрочем обе девочки говорили теперь почти одновременно, — что мистер Фарквар посадит его впереди себя на лошади.
— Так ты пойдешь с нами, дорогая Джемайма? — спросила Лиза. — Это будет так…
— Нет! Я не могу! — отрезала Джемайма. — Не просите меня, я ни за что не пойду!
Такой ответ заставил девочек разом смолкнуть. Какой бы резкой ни бывала Джемайма со старшими по возрасту и положению, она всегда вела себя ласково по отношению к тем, кто стоял ниже ее. Джемайма и сама почувствовала, насколько сестры поражены ее резкостью.
— Ступайте наверх и переобуйтесь. Вы знаете, что папа не любит, когда вы ходите по дому в уличной обуви!
Джемайма была рада прервать рассказ сестер, пока они не начали безжалостно излагать такие подробности, которые она еще не могла выслушать спокойно и бесстрастно. Джемайма поняла, что окончательно потеряла место в сердце мистера Фарквара, — место, которым так мало дорожила раньше, когда обладала им. Осознание того, что она сама во всем виновата, удваивало горечь потери. Если бы мистер Фарквар действительно был тем холодным, расчетливым человеком, каким его считал мистер Брэдшоу и каким представлял его Джемайме, то разве стал бы он думать о вдове, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, какой была миссис Денбай — без денег, без связей и с сыном на шее? Те самые поступки, которые доказывали, что мистер Фарквар окончательно потерян для Джемаймы, восстанавливали его лучшие качества в ее глазах. И теперь она должна была сохранять видимость спокойствия, дрожа при каждом новом знаке его внимания к другой. А эта другая гораздо более заслуживает его, так что Джемайма не имела даже жалкого утешения думать, что мистер Фарквар не разбирается в людях и обратил свои чувства на обыкновенную и недостойную женщину.