Говоря это, он внимательно следил за Руфью и видел, что она понемногу поддается силе его убеждений.
— А кроме того, Руфь, — продолжал он, — мы до сих пор шли по ложному пути. Это моя вина, моя ошибка и мой грех. Мне следовало понять это раньше. Но теперь начнем твердо держаться правды. За вами нет новых проступков, в которых пришлось бы каяться. Будьте тверды и веруйте! Отвечать вам только перед Богом, а не перед людьми. Стыд не в том, что грех ваш будет известен обществу, а в осознании своей греховности. Мы слишком боялись людей и слишком мало — Бога. Но теперь воспряньте духом! Скорее всего, вам придется заниматься очень грубой работой — хотя, конечно, и не в поле… — сказал он с мягкой улыбкой, на которую она, уничтоженная и несчастная, не в силах была ответить. — Подумайте, Руфь, — продолжал мистер Бенсон, — наверное, вам долгое время придется ждать. Никто не захочет принять услуг, которые вы будете рады предложить… Люди отвернутся от вас и начнут говорить о вас жестокие вещи. В состоянии ли вы кротко перенести такое обращение? Вы должны отнестись к этому, как к епитимье, которую Господь накладывает на вас, и не держать зла на тех, кто пренебрегает вами, а терпеливо ждать времени, которое обязательно придет, — я говорю об этом, опираясь на слово Божие, — когда Он, очистив вас словно огнем, направит вас на дорогу истины. Дитя мое, Христос, Господь наш, возвестил нам о неизреченной милости Божией. Довольно ли у вас веры, чтобы смело и терпеливо перенести все свои несчастья?
Руфь тихо молчала до этого мгновения, когда серьезность и настоятельность вопроса заставили ее дать ответ.
— Да! — сказала она. — Я надеюсь… Я верю, что смогу вытерпеть, потому что я согрешила и совершила зло. Но Леонард…
Она взглянула на мистера Бенсона.
— Но Леонард… — откликнулся тот, словно эхо. — Ах, как это тяжело, Руфь! Я знаю, как жестоко общество, как неутомимо преследует оно таких, как он.
Мистер Бенсон смолк, обдумывая, как бы смягчить то, что он должен был сказать, а потом продолжил:
— Но общество — еще не все, Руфь. И желание услышать о себе хорошее мнение и высокую оценку людей — не главное. Научите этому Леонарда. Вам не следует желать ему жизни безоблачной, как летний день. Вы сами бы не стали делать ее такой, если бы это было в ваших силах. Научите его достойно, с христианским смирением встречать те испытания, которые посылает Господь. И то, о чем мы говорим, — одно из них. Но не учите его смотреть на жизнь, полную борьбы, а иногда разочарований, как на тяжелую и печальную обязанность. Учите его на примерах героев и воинов армии Христовой тому, как надо сохранять свою веру. Расскажите ему о тяжком пути, по которому прошел некогда Иисус. О Руфь, подумайте о жизни и тяжкой смерти нашего Спасителя и о его Божественном терпении! — воскликнул он. — Когда я смотрю и вижу, как вы нужны этому мальчику, то не понимаю, как вы могли быть такой малодушной, чтобы захотеть бежать от вашего долга! Но все мы до сих пор вели себя как трусы, — добавил он с суровым самоосуждением. — И да поможет Господь нам больше не быть ими!
Руфь сидела спокойно, устремив глаза в землю. Она, казалось, вся ушла в размышления. Наконец она встала.
— Мистер Бенсон, — сказала она, стоя перед ним и опираясь на стол, потому что ее била дрожь от слабости, — я намерена всеми силами стараться исполнить свой долг по отношению к Леонарду… и к Богу, — добавила она благоговейно. — Но боюсь только, выдержит ли моя вера, если Леонарда…
— Просите, и вам воздастся. Это не пустое обещание, Руфь!
Она снова села, потому что была не в силах стоять. Наступило долгое молчание.
— Я никогда больше не должна заходить к мистеру Брэдшоу, — наконец проговорила она, как бы размышляя вслух.
— Нет, Руфь, не должны, — отвечал он.
— Но мне негде будет заработать! — торопливо прибавила она, решив, что он не понимает ее затруднений.
— Вы ведь знаете, Руфь, что, покуда у мисс Веры и у меня есть крыша над головой и кусок хлеба, вы с Леонардом можете разделить их с нами.
— Я знаю, знаю вашу беспредельную доброту, — ответила она, — но так не должно быть.
— Так будет, по крайней мере пока, — сказал он решительно. — Надеюсь, вы скоро найдете какую-нибудь работу. А может, пройдет некоторое время и вам выпадет случай…
— Тише! — прошептала Руфь. — Леонард пошевелился в гостиной. Я пойду к нему.
Но как только она поднялась с места, у нее закружилась голова, и ей пришлось тотчас же сесть обратно.
— Отдохните здесь, а я схожу к нему, — сказал мистер Бенсон.
Он оставил ее. Когда мистер Бенсон вышел, Руфь склонила голову на спинку стула и тихо заплакала. Но в сердце ее было теперь больше терпения, надежды и решимости — чувств, которые, несмотря на слезы, обращали ее мысли к высокому, — и в конце концов она принялась молиться.
Мистер Бенсон заметил, что Леонард прячет от него глаза, в которых появилось новое выражение — стыда и желания спрятаться от всех. Пастора огорчило и грустное, смущенное выражение лица ребенка, раньше всегда выражавшее радость. Напряженный голос и неразговорчивость тоже были новыми — прежде Леонард весело и свободно болтал. Все это несказанно опечалило мистера Бенсона как начало того униженного положения, которое должно было продолжаться много лет. Однако он не подал виду, что происходит нечто необыкновенное, а только сказал ребенку: «У мамы страшно болит голова, и она пока посидит в кабинете, потому что это самая тихая комната в доме». Затем мистер Бенсон занялся приготовлением чая, а Леонард, сидя в большом кресле, следил за ним грустными, задумчивыми глазами. Мистер Бенсон старался смягчить удар, призывая на помощь всю нежность и веселость, на какие было способно его доброе сердце, и время от времени слабая улыбка появлялась на лице мальчика. Когда Леонарду пришло время ложиться спать, мистер Бенсон напомнил ему об этом. Он боялся, что ребенок снова заплачет, но в то же время хотел приучить его к тому, что надо радостно подчиняться царившим в доме законам. Непослушание ослабляет способность принимать волю Божию. А для Леонарда начинается новая жизнь, в которой ему понадобится много сил, чтобы следовать законам, дарованным свыше.
Мальчик отправился наверх, а мистер Бенсон тотчас пошел к Руфи и сказал:
— Руфь, Леонард ушел спать.
Он знал наперед, что материнское чувство заставит ее безмолвно подняться и направиться к сыну, и был убежден, что они окажутся друг для друга самыми лучшими утешителями и что Господь сумеет укрепить каждого из них при помощи другого.
Тут только в первый раз у него появилась возможность подумать о себе и перебрать в памяти все события дня. Те полчаса, которые он провел в уединении своего кабинета до прихода сестры, были для него неоценимы: он сумел за это время расставить все события по местам в зависимости от их важности и значения.
Мисс Бенсон привезла с собой множество продуктов с фермы. Любезные хозяева довезли ее на своей ветхой колымаге до самых ворот дома. Яиц, грибов и слив оказалось столько, что мисс Вера едва донесла их, и, когда ее брат отворил дверь, она с трудом переводила дух.