– Какая уж тут откровенность! – взорвалась мисс Лэттерли, всплеснув руками.

– Все-таки он мог бы сказать мне, что дал ей какую-то надежду – пусть и ложную – на то, что ее могут допустить изучать медицину, – рассудительным тоном проговорил Рэтбоун. – Но, быть может, Стэнхоуп подумал, что суд едва ли поверит в это… – И с явным смятением он продолжил: – Но это не мотив для убийства. Ничего не понимаю.

– Великий боже! А я понимаю! – Эстер почти задыхалась. Ей хотелось встряхнуть адвоката так, чтобы у него застучали зубы. – Я прочла остальные письма Пруденс самым внимательным образом. Я знаю, что в них написано. Я знаю, какой властью над ним она обладала! Он выполнял аборты, и она привела некоторые подробности: имена пациентов, даты, лечение – всё! Он убил ее, Оливер. Он виновен!

Юрист протянул руку, лицо его побледнело.

Девушка извлекла письма из сумки и подала ему.

– В них нет доказательства его вины, – заключила она. – В противном случае я бы предоставила их Ловат-Смиту. Но, прочитав их, можно понять, как все было на самом деле. Миссис Баркер согласна со мной. Возможность учиться и получить образование врача являлась единственной вещью, которая настолько волновала Пруденс, чтобы она могла воспользоваться этими сведениями подобным образом.

Рэтбоун молча прочел все письма, которые Эстер дала ему. Прошло примерно десять минут, прежде чем он оторвал от них взгляд.

– Вы правы, – согласился он. – Однако это не доказательство.

– Но это сделал хирург! Стэнхоуп убил ее.

– Да, я согласен.

– И что вы намереваетесь делать? – с гневом в голосе осведомилась Лэттерли.

– Не знаю.

– Но вы теперь знаете, что он виновен!

– Да… да, я знаю. Но я его адвокат.

– Но… – Девушка умолкла. На лице Оливера был заметен какой-то итог размышлений, и она смирилась с его молчанием, так и не поняв, о чем он думал. В конце концов, Эстер кивнула. – Ну что ж, хорошо.

Юрист вяло улыбнулся ей:

– Благодарю вас. А теперь мне надо подумать.

Адвокат вышел вместе с ней на улицу, подозвал для нее экипаж и усадил в него гостью. Та уехала в полном смятении.

* * *

Когда Рэсбоун вошел в камеру, сэр Герберт приподнялся из кресла, в котором сидел. Выглядел он спокойным, как будто бы спал хорошо и рассчитывал, что новый день наконец принесет ему оправдание. Он поглядел на посетителя, явно не замечая полной перемены в его манерах.

– Я заново перечитал письма Пруденс, – проговорил адвокат, не ожидая приветствия, голосом колким и резким.

Заключенный уловил эту новую нотку, и глаза его сузились:

– В самом деле? Но какое они теперь имеют значение?

– Их прочел человек, знавший Пруденс Бэрримор и обладающий медицинским опытом.

Выражение на лице хирурга не переменилось. Он молчал.

– Пруденс во всех подробностях описывала ряд операций, которые вы делали женщинам… в основном молодым. Судя по ее записям, вы выполняли аборты.

Брови Стэнхоупа поднялись.

– Совершенно верно, – согласился он. – Но Пруденс никогда не посещала операций, да и пациенток она видела либо до, либо после них. Выполнять эти операции мне помогали сестры, не обладающие достаточной квалификацией, чтобы понять, что я делаю. Я говорил им, что удаляю опухоли, и ничего другого они не думали. Записки Пруденс ничего не доказывают.

– Но она знала о них! – отрывисто выговорил Рэтбоун. – И, пользуясь этими сведениями, пыталась воздействовать на вас, не ради брака – наверное, она не вышла бы за вас, даже если бы вы ее умоляли, – а для того, чтобы вы своим профессиональным авторитетом помогли ей получить медицинское образование.

– Но это абсурдно. – Герберт отмахнулся от этой идеи движением руки. – Ни одна женщина никогда не изучала медицину. Бэрримор была превосходной сестрой, но никогда не могла бы стать кем-либо другим. Женщина не способна сделаться врачом. – Он скептически улыбнулся. – Для этого нужно обладать физической силой и духовной стойкостью, присущими только мужчинам, не говоря уже об эмоциональной уравновешенности.

– А еще – честью и совестью, вы забыли про них, – сказал Оливер с пренебрежительным сарказмом. – Когда же вы убили ее? Когда она принялась угрожать вам разоблачением, если вы не дадите ей рекомендацию для учебы?

– Да, – проговорил подсудимый, с полной решимостью встречая взгляд своего защитника. – Она бы пошла на это и тем самым погубила меня. Я не мог допустить этого.

Рэтбоун завороженно глядел на хирурга. А тот… улыбался.

– Но теперь вы ничего не можете поделать, – очень спокойно проговорил сэр Стэнхоуп. – Вы не можете ничего заявить – и не можете отказаться от дела. Тогда моя защита будет дискредитирована, вас лишат звания адвоката и в любом случае потребуют пересмотра дела. Вы ничего не добьетесь.

Он был прав, и Оливер знал это. А поглядев на гладкое спокойное лицо своего подзащитного, он увидел, что и тот прекрасно это понимает.

– Вы – блестящий адвокат, – открыто заявил врач и опустил руки в карманы. – Вы защищали меня с явным успехом, и теперь вам осталась только заключительная речь, с которой вы справитесь самым превосходным образом, поскольку не можете поступить иначе. Я знаю закон, мистер Рэтбоун.

– Возможно, – бросил юрист сквозь зубы. – Но вы не знаете меня, сэр Герберт. – Он поглядел на хирурга с такой ненавистью, что желудок его стиснуло, дыхание застыло у него в груди, а сомкнувшиеся зубы заныли. – Суд еще не окончен.

И, не дожидаясь ответа заключенного, оставив его без каких-либо наставлений, защитник повернулся и вышел из камеры.

Глава 12

Они стояли в кабинете адвоката, освещенные косым утренним солнцем: бледный Рэтбоун, Эстер, исполненная смятения и отчаяния, и кипящий яростью Монк.

– Черт побери, нечего здесь стоять! – взорвался последний. – Что вы собираетесь делать? Он же виновен!

– Я знаю, что он виновен, – процедил адвокат сквозь зубы. – Но он прав – я ничего не могу сделать. Письма не доказательство, и мы уже зачитывали их перед судом, поэтому не можем вернуться назад и попытаться убедить присяжных в новом истолковании. Пусть интерпретация Эстер и верна, но я не могу открыть ничего из того, что сэр Герберт говорил мне конфиденциально. Даже если я не побоюсь лишиться звания адвоката – чего я и в самом деле не боюсь, – будет объявлено, что в процессе были нарушены судебные нормы.

– Но должен же быть выход! – отчаянно запротестовала мисс Лэттерли, стискивая кулаки и напрягаясь всем телом. – Даже закон не может позволить этому совершиться!

– Если вы можете что-то придумать, – проговорил Оливер с горькой улыбкой, – говорите, и я, с божьей помощью, сделаю это! Не говоря уже о чудовищной несправедливости оправдания этого человека, я не могу припомнить, чтобы когда-нибудь ненавидел кого-нибудь столь сильно. – Адвокат закрыл глаза и стиснул зубы. – Он стоял с этой проклятой улыбкой на лице… зная, что мне придется защищать его. Он смеялся надо мною!