«Быть может, я и несправедлива к ней, – подумала Эстер, – но миссис Флаэрти превосходно знает, сколько времени я провела здесь, имея возможность отлучиться, лишь покоряясь зову природы, и явно испытывает от этого известное удовольствие».
Одна из младших сестер, восхищавшихся Пруденс, забежала к ней около десяти часов вечера, когда уже темнело, с кружкой горячего чая и толстым сэндвичем с бараниной. Она торопливо закрыла за собой дверь и протянула мисс Лэттерли еду.
– Должно быть, вы умираете с голода, – проговорила она, блеснув глазами.
– Я голодна, как волк, – с благодарностью подтвердила Эстер. – Огромное тебе спасибо!
– Ну, как он? – спросила юная медсестра, девушка лет двадцати с каштановыми волосами и живым благородным лицом.
– Страдает от боли, – ответила сиделка с набитым ртом, – но пульс хороший, и я надеюсь, что кровотечения нет.
– Бедняга. Но сэр Герберт великолепный хирург, правда?
– Да, – без всяких колебаний согласилась Лэттерли. – Блестящий мастер. – Она хорошенько приложилась к кружке, хотя чай был еще слишком горячий.
– А вы ведь тоже были в Крыму? – продолжила ее собеседница, и ее лицо озарилось энтузиазмом. – И знали бедную сестру Бэрримор? А мисс Найтингейл вам встречать не приходилось? – Голос ее чуть понизился в трепете перед великим именем.
– Да, – кивнула Эстер с легким удивлением. – Я знала их обеих. А еще – Мэри Сикоул.
Девушка была явно удивлена:
– А кто такая Мэри Сикоул?
– Одна из самых лучших женщин, которых я встречала в жизни, – сказала мисс Лэттерли, понимая, что ответ ее в равной мере вызван чувством противоречия и правдой.
При всем своем восхищении Флоренс Найтингейл и сестрами милосердия, вместе с ней служившими в Крыму, она хотела выделить именно Сикоул. Ей приходилось слышать достаточно много похвал, произносимых в адрес Флоренс и всех остальных, однако никто даже словом не оценил по достоинству эту чернокожую женщину с Ямайки, самоотверженно и усердно ухаживавшую за больными, ранеными и контуженными, исцеляя их от лихорадки, как она привыкла делать это в родной Вест-Индии.
На лице девушки появилось любопытство.
– Я никогда не слышала о ней. Почему? Почему люди не знают об этом?
– Быть может, потому, что она родом с Ямайки, – отозвалась Эстер, потягивая чай. – Мы обычно испытываем уважение к людям только определенного происхождения. – Она вспомнила об абсурдно жестокой общественной иерархии, о знатных дамах, с безопасных высот наблюдавших за битвами или разъезжавших на превосходных лошадях перед сражениями и после них, о светских приемах посреди смертоубийства, и, вздрогнув, вернулась к настоящему. – Да, и Пруденс я тоже знала. Она была отважной и совершенно неэгоистичной женщиной… тогда.
– Тогда? – Ее собеседница пришла в ужас. – Что вы хотите сказать? Она же была просто чудо! И знала так много! Куда больше, чем некоторые из докторов, я всегда так думала… О! – Она зажала рот рукой. – Не надо говорить этого никому… ведь она была всего лишь сестрой милосердия…
– Но она все-таки знала очень много? – уточнила Эстер. Удовольствие от сэндвича было испорчено: ее осенила одна очень некрасивая идея. И это несмотря на то, что она была голодна и спешила наесться!
– О, да! – Едко ответила девушка. – По-моему, знания дал ей опыт. Не то чтобы она много рассказывала об этом… Мне бы так хотелось услышать о ней побольше! Ведь ее было так интересно слушать… – Она застенчиво улыбнулась. – Наверное, вы тоже можете рассказать что-нибудь интересное, поскольку тоже были там?
– Я могла бы, – согласилась мисс Лэттерли. – Только иногда сложно подыскать слова, чтобы описать столь ужасные вещи. Как описать вонь, вкус усталости… ужас, гнев или жалость? Мне хотелось бы передать тебе то, что я видела своими глазами, но как это сделать? А когда нельзя сделать что-то как надо, лучше не портить все и не браться за дело.
– Понимаю, – в глазах ее юной коллеги вспыхнули огоньки, и почти незаметная улыбка поведала Эстер, что в голове у нее наконец сложилось нечто прежде необъяснимое.
Лэттерли глубоко вздохнула, а потом допила чай и приступила к мучившим ее вопросам:
– Так, по-твоему, Пруденс знала достаточно много и могла понять, когда врач делает ошибку… в том числе достаточно серьезную?
– О… – Девушка задумалась и с ужасом поняла, что хотела сказать Эстер. Ее рука поднялась, а глаза потемнели и расширились. – О, нет! О боже мой! Неужели вы хотите сказать, что она видела, как кто-то из врачей допустил жуткую ошибку, и потом он убил ее, чтобы она молчала? Но кто способен на такое преступление?
– Тот, кто может опасаться за свою репутацию, – сказала Эстер, – допустив фатальную ошибку.
– Понимаю… – Молоденькая сестра по-прежнему смотрела на нее с удивлением.
– А с кем она работала с последнее время? – настаивала мисс Лэттерли, понимая, что может попасть в беду, если эта невинная, отчасти наивная девушка перескажет кому-нибудь их разговор. Но любопытство перевешивало чувство самосохранения. Опасность была возможна, но только в будущем, а сведения требовались сейчас. – Быть может, кто-нибудь из пациентов внезапно скончался в тот день… и кто тогда лечил его?
Глаза девушки были обращены к Эстер.
– Пруденс очень много работала с сэром Гербертом как раз перед смертью. Еще она работала с доктором Беком. – Голос ее понизился. – В ту ночь умер пациент доктора Бека… совсем неожиданно. Все мы полагали, что он выживет. И у Пруденс была с ним ссора… Все об этом знают, но если бы Бек сделал что-нибудь не так, она бы сразу сказала ему. Она же была прямая до невозможности. Она бы не стала скрывать ничего. Кто угодно, только не она!
– Итак, выходит, что все это случилось накануне убийства или буквально в ту же ночь?
– Да.
– И пациент доктора Бека умер в ту же самую ночь, – подчеркнула Эстер.
– Да, – заключила ее собеседница; в ее глазах вновь вспыхнул огонек, а голос сделался громче.
– А с кем Пруденс работала в ту ночь? – спросила Лэттерли. – И кто здесь тогда был?
Девушка помедлила, стараясь припомнить подробности. Пациент беспомощно повернулся в постели, сбросив с себя простыню. Эстер укрыла его. Ничего больше она для этого человека сделать не могла.
– Ну, сэр Герберт был здесь в предыдущий день, – продолжила юная медсестра. – Но, конечно, не ночью. – Она поглядела на потолок, углубившись в воспоминания. – Он редко проводит здесь ночь целиком. Он ведь женат. Говорят, у него такая приятная супруга и семеро детей… И он настоящий джентльмен, не то что доктор Бек. Тот ведь иностранец, а у них все не как у людей. Да, он тоже неплохой человек и всегда держится так вежливо… Я ни разу не слышала от него плохого слова. Он часто ночует здесь, в особенности если у него достаточно сложный пациент. К этому все привыкли.