— Посвящать в такие истории людей со слабыми легкими не стоит — тут я с вами совершенно согласен. Тем более — в присутствии третьего. Теперь вы понимаете, почему нас только двое?
— Значит, в его рассказе есть хоть что-либо от правды?
— От правды там может быть или все, или ничего. Поэтому остановимся на том, что партиец поведал вам одну из легенд. У меня ведь тоже не самые крепкие легкие в империи. Однако лично вас подобные вопросы занимать не должны. С сегодняшнего дня вы — фюрер. Эсэсовцы, которые расстреливали вас, завтра же будут отправлены на фронт со строжайшим приказом: «Забыть и молчать!» Да и профессор Брофман тоже, говорят, соскучился по своим лагерным друзьям. Те четверо, что будут обслуживать и охранять вас в охотничьем домике и «лесном дворце», — немы и слепы. Вы же должны возвышать свой дух до духа Бонапарта. Помня при этом, что господин Шикльгрубер начинал куда более скромно, имея значительно меньше шансов на славу Великого Корсиканца, нежели вы.
— Отныне я буду тем, кем приказано быть.
От неожиданности Скорцени слегка отшатнулся. «Как поразительно точно сказано, — отметил он. — “...Буду тем, кем приказано быть”. Вот она, та первая ступень, с которой начинается всякое восхождение к короне».
— Наконец-то я слышу голос разума. И помните: вы должны быть преданы мне. Только мне — и никому другому. Даже если придется выполнять приказы какого-либо иного чиновника, преданным вы должны оставаться только мне. Вдруг случится так, что о вашем перевоплощении в фюрера, о замене будут знать только вы и я. Только вы... и я! Но именно это обстоятельство поможет нам спасти Германию. Возродить новый, Четвертый рейх, поставив во главе его человека физически и морально здорового, волевого, способного подчинить свои амбиции интересам Германии.
Великий Зомби прикоснулся губами к бокалу, однако пить не стал. Скорцени знал, что он «невосприимчив» к спиртному и до сих пор благоразумно воздерживался от подобного искушения. Иное дело женщины. И об этом надлежало подумать, причем в ближайшие дни.
— Что ж, если предположить, что на самом деле фюрер — не тот, кого мы имели в виду... — задумчиво сжимал в кулаке хрустальное тело бокала унтерштурмфюрер Зомбарт, —...то что может сдерживать нас? Особенно, когда речь идет о судьбе рейха.
Он вскинул подбородок, и на лице появилась та особая надменность, которая появлялась на лице оригинала еще во времена, когда тот чувствовал веяние собственного бессмертия. Вот теперь перед Скорцени сидел настоящий Гитлер. Истинный фюрер.
«Может, действительно решиться на три пластических операции, чтобы затем ворваться в “Вольфшанце” и не только Кейтелю, Йодлю, но и всему миру показать, кто ты есть на самом деле? — воинственно спросил себя штурмбаннфюрер. — А то ведь еще неизвестно, в какого маньяка выродится этот вольфбургский выкормыш».
— Сегодня же под вечер здесь появится профессор Брофман, и вы сможете продолжить...
— Только не Брофман, — презрительно поморщился Великий Зомби.
— Почему так?
— Не желаю видеть у себя в кабинете этого крематорного иудея.
Скорцени нервно поиграл шрамами: «А ведь Зомби действительно приходит в себя. Вернее... в фюрера!»
— Но у нас нет иного такого специалиста по психиатрии. Его дар внушения...
— Я не нуждаюсь больше ни в каких внушениях! — подхватился лжефюрер. — Вы слышите, Скорцени?! — резко повел перед собой указательным пальцем Зомбарт, заложив при этом левую руку за борт френча. — Отныне я не желаю видеть здесь ни этого еврея, ни кого бы то ни было, кто именует себя доктором. Я достаточно здоров, чтобы во всеуслышание заявить об этом не только вам, но и всей
Германии. Я не могу спокойно наблюдать, как из-за совершенно бездарного руководства страной и армией все те завоевания, которые добыты национал-социалистическим движением рейха за десятилетия, превращаются в политический прах!
«Он не играет! — понял Скорцени. — Так сыграть он не смог бы. Сейчас в нем все клокочет. В его словах вскипает недовольство, которое накапливалось годами, но которое он вынужден был скрывать, опасаясь за свои “слабые легкие”.
— Мы, ветераны партии, должны наконец сплотиться, стряхнуть с себя страх и оцепенение и явить народу ту нашу былую волю, которая привела Германию к общеевропейскому господству.
Слушая его, Скорцени непроизвольно поднялся и поневоле выпрямился по стойке «смирно», как это делал всегда, когда действит тельно оказывался перед фюрером.
— Все, Скорцени, все! — приподняв ладони на высоту висков, «фюрер» исступленно покрутил головой и, запрокинув ее, закатил глаза, обращаясь уже как бы не к стоящему перед ним «первому диверсанту рейха», а к Высшим Силам. — Мы отступали, сколько могли, сколько было позволительно ввиду нашей слабости! Но шарнир времени уже срабатывает против нас!
“Шарнир времени” — это из речи фюрера», — уловил Скорцени, тотчас же решив, что отныне кинохронику с выступлениями Гитлера его Имперской Тени станут крутить дважды на день — утром и вечером. По три фильма. Так надежнее.
— Мы должны наконец присмотреться к каждому генералу, каждому фельдмаршалу... — вдохновенно импровизировал Великий Зомби. — Уже ни для кого не секрет, что многие из них попросту устали от войны, откровенно струсили или столь же откровенно предали наше движение! К сожалению, лишь незначительная их часть решилась в открытую примкнуть к заговорщикам в июле этого года. Я говорю «к сожалению», поскольку, выступи они тогда, нам легче было бы распознать их среди прочих генеральских мундиров. И пусть никто не сомневается, что возмездие последует. Оно будет неотвратимым. Да, Скорцени, жестоким и неотвратимым! — задохнулся он на самом верхнем регистре, оцепенев с конвульсивно сжатыми у подбородка кулаками...
«Потрясающе! — вынужден был признать Скорцени, вытирая платочком неожиданно выступивший на затылке пот. — Нет, штурм-бдннфюрер, ты явно недооценивал этого полкового интенданта, дьявол тебя расстреляй. Ты даже представить себе не можешь, сколько еще таких вот “затаенных фюреров” можно собрать по всей Германии. Было бы время и желание собирать их. Но я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана!»
* * *
Скорцени ожидал, что, умолкнув и придя в себя, Зомбарт попытается выяснить его впечатление, напомнить, что, мол, вот ведь... получилось... Но, к чести Имперской Тени, он по-бычьи пригнул голову, и все еще держа одну руку за бортом френча, а другую заложив за спину, уверенно прошелся мимо шефа диверсантов РСХА.
В свою очередь штурмбаннфюреру хотелось поддержать его взлет, похвалить. Однако он предусмотрительно воздержался от этого, побаиваясь вывести Зомбарта из образа или, как выражался в таких случаях профессор Брофман, «из клинической картины».
«А ведь однажды я действительно усажу этого кретина в кресло фюрера в “Вольфшанце” и по его же приказу основательно почищу все придворное окружение, отправив кого на фронт, кого — прямо на крючья тюрьмы Плетцензее. Вот тогда “клиническая картина” действительно будет потрясающей, достойной самых мрачных оперных вознесений Вагнера».