Когда в 1674 году сэр Генри Морган, необычайно довольный судебным решением, королем Чарльзом и прежде всего своей новой должностью, возвратился на Ямайку, дабы начать на острове непримиримую борьбу с пиратами, он пригласил, памятуя о его проделках, своего старого друга Стивена Ретта в Порт-Рояль, чтобы тот основательно обосновался в нем.
Всем, а особенно Моргану было понятно: не будет пиратов, придут испанцы!
Пользуясь любезным приглашением вице-губернатора, Стивен Ретт частенько останавливался здесь. И всякий раз привозил в резиденцию вице-губернатора богатые дары.
В конце концов город ему так понравился, что он решил обосноваться здесь всерьез. Присмотрел небольшой каменный дом и купил его.
Залив Кагуэй стал основной базой флотилии Ретта. Его суда приходили сюда после удачных набегов и частенько вставали на кренгование, не опасаясь внезапного нападения.
И пока его моряки скребли днище судна, он ночи напролет проводил в «Синем якоре»: пьянствовал и кутил с проститутками. Или запирался в своем доме, в восточной части города, и неделями не вылезал оттуда, выставив во дворе дома усиленную охрану, которая только и делала, что горланила неприличные песни, пила ром и стреляла в прохожих, заглядывавших от любопытства во двор через невысокую каменную ограду.
Этот небольшой зловещий домик, выходящий на море, сделанный еще испанцами из белого известкового камня, порождал множество нелепых, а порой таинственных и страшных слухов про его хозяина.
Поговаривали, что капитан пиратов запирается в нем один по ночам и при свете сорока коптящих восковых свечей считает золото и драгоценные камни, награбленные им за время плавания, любуясь блеском золота и наслаждаясь сиянием бриллиантов, и прыгает от радости на своей деревянной ноге вокруг добычи, хохоча при этом своим отвратительным хрюкающим смехом. А потом, раздевшись донага, купается в этих сокровищах, получая от них дьявольскую силу.
Ходили слухи, что под домом был вход в старинные подземелья, лабиринт которых связывал между собой Старую церковь с фортом Джеймс, и именно в них пираты прятали сокровища, а в подземных ходах была сделана темница, в которой держались узники пирата и томились пленники, которых он привозил для продажи в рабство, а по ночам раздавались крики и стоны и по подземелью, звеня кандалами, бродили страшные лохматые призраки.
Но самые нелепые слухи были о том, что Ретт по ночам надевает черную капитанскую треуголку, расшитую золотым гарусным шнуром, выпивает кровь тигровой акулы, смешанную с ромом, и оттого превращается в гигантскую черную крысу, которая бегает по темным лабиринтам подземелий Порт-Рояля с окровавленной абордажной саблей и красным флагом, охраняя его тайники с сокровищами, и пожирает заживо каждого, кто рискнет проникнуть в подземелье!
Хотя насколько правдивы эти нелепые слухи, сказать сложно, но большая крытая арба, заезжавшая во двор дома, только подтверждала эти предположения. В нее грузили с полдюжины довольно увесистых бочонков и под охраной вооруженных пиратов груз увозили на корабль.
Сразу же после этого Ретт опять уходил на несколько месяцев в плавание. Куда? Это никому не ведомо!
Воры, прознавшие про таинственное жилище, несколько раз пытались проникнуть в дом капитана Ретта. Но всякий раз, попав в этот таинственный дом, они загадочным образом пропадали, и их больше никто никогда не видел!
После таких случаев дом Ретта всякий прохожий пытался обходить стороной, а разные воришки даже и не помышляли о грабеже! Вот и не верь после этого слухам!
— С первых же слов я понял, что передо мной открывается тайна, о которой, кроме нас троих, не знает никто на свете!
Потом только я осознал, какой опасности я подвергался, насколько близок я был от смерти.
Обнаружь они меня, я тут же полетел бы за борт, в бурлящие темные воды, на съедение кровожадным акулам.
Вот как это произошло: писал впоследствии Джон Саймон в своем дневнике.
«Люггер резво двигался под фордевиндом, чтобы выйти на пассаты к острову Ямайка, где находился Порт-Рояль. Предположительно нам оставалось плыть не более двух-трех дней. Днем и ночью глядели мы вдаль, ожидая, что увидим его на горизонте.
Море пенилось под бушпритом “Кортеги”, обрызгивая волнами.
Когда зашло солнце, было еще слишком жарко, чтобы идти спать, и я, забравшись на камбуз, улегся, разглядывая ночное небо.
Лежа в темноте, убаюкиваемый плеском волны и мерным покачиванием судна, я чуть было не уснул. Вдруг я услышал шаги капитана, его деревянная нога громко стучала по палубе. Я уже собирался вскочить, спрыгнуть с камбуза и спросить, не нужно ли чего, как вдруг он заговорил с кем-то.
Я узнал голос собеседника. И прежде чем он успел произнести несколько слов, я решил не покидать своего убежища ни за что на свете. Я лежал, стараясь не дышать, на животе на крыше камбуза, дрожа и вслушиваясь, задыхаясь от страха и любопытства, понимая, что жизнь моя в эти мгновения держится буквально на волоске. Высота камбуза была не более семи футов, то есть на уровне головы рослого мужчины, а собеседник капитана был очень высок. Мне даже казалось, что, повернув голову, он коснулся меня своей треуголкой. Тучка, на мгновение затмившая ярко горящий месяц, освещавший палубу, вот все мое спасение.
Потом только я осознал, какой опасности я подвергался, насколько близок я был от смерти. Обнаружь они меня, я тут же полетел бы за борт, в бурлящие темные воды, на съедение кровожадным акулам.
С первых же слов я понял, что передо мной открывается тайна, о которой, кроме нас троих, не знает никто на свете!
Стало светло. Из-за туч выглянул месяц, покрыв серебром палубу.
— Стефан, дружок! — сказал вдруг Ретт. — Будь добр, оглянись-ка вокруг. Никого ли тут нет? А то у меня нехорошее предчувствие, будто кто-то за нами приглядывает.
Можете себе представить мой ужас! Я бы вскочил и бросился бежать, если бы у меня хватило сил, но сердце мое остановилось, ноги и руки сразу онемели и отказались мне служить.
Стефан уже стал было озираться вокруг, как вдруг его остановил голос капитана:
— Пора, — шепотом произнес он.
— Ретт, — воскликнул Стефан. — Ты великий стратег!
— В этом ты сумеешь скоро убедиться сам, — сказал Ретт. — Я требую только одного: честности и выполнения условий договора.
И они медленно удалились. Какое-то время я еще лежал на крыше камбуза, боясь пошевелиться, затем спрыгнул и побежал к своей койке».
Лежа в гамаке, Джон Саймон думал о Катарине. Он решил не мешкая рассказать ей все. О ее неверном слуге и о сделке его с пиратами. Но последующие события помешали ему в этом.
В памяти его всплывали черты лица, которые он пытался ухватить, они таяли и исчезали, и вновь всплывали.