— Да очень просто. Подбрасывают ноги то вправо, то влево, а руки к груди прижаты. Очень простой танец. И учим ему мы быстро. Тебя просто-напросто, привязав за талию, подвешивают за борт, причем так, чтобы ноги еле-еле касались воды. В этом-то и весь смысл! Ты висишь какое-то время, и тебе становится скучно, а что все веселье еще впереди, ты и не знаешь. А знаешь когда начинается все веселье?
— Нет.
— Когда появляются другие танцоры! Они сначала начинают медленно большими кругами водить хороводы вокруг тебя, точнее, вокруг твоих нежных и удивительно аппетитных ножек, приглашая тебя на танец. Ты не хочешь танцевать? Ну, конечно! Конечно же, нет! Тогда они приближаются, сужая круги, с небывалым интересом поглядывая на тебя. Ну как? Вопросительно поглядывают на тебя. Нет? Тогда они начинают более настойчиво приглашать тебя на танец, тыкают тебе в пятки свои шершавые носики. А потом они начинают улыбаться тебе. Они тебе искренне рады, они приветствуют тебя и улыбаются искренне. Их зубастые рты расплываются в улыбке. И когда они подплывают к тебе, ты наконец-то понимаешь, что настало время для танца! Подтягиваешься на руках насколько есть мочи и начинаешь танец. Хороший танцор выдерживает довольно долго, до полутора часов. И тогда мы его вытаскиваем из воды. Он выпивает бутылку рома и танцует уже на палубе. От радости.
— А… а плохой?
— А плохой довольно быстро перестает быть танцором. Потому что танцевать ему становится уже нечем! Но плохие танцоры на корабле не нужны, верно? И мы оставляем его учиться танцевать, перерубив канат!
Катарину пробирала мелкая дрожь. Она не сразу опомнилась от такого ужаса, а сидела бледная, как парусина просоленного морскими ветрами и выгоревшего на солнце кливера.
Потом поднялась и медленно взяла со стола острый кортик, который использовался как нож для разрезания писем и бумаг.
— Тогда ты не получишь кольцо! — Катарина приставила кортик к своей груди. — Я убью себя!
— Ладно, остынь, черт с тобой, — ухмыльнулся капитан. — Мне нравится твой дурной характер. Не многие могут позволить себе так разговаривать с капитаном Реттом, да еще получив от него приглашение на танец! Иди к себе, подумай хорошенько о своей судьбе.
Катарина гневно воткнула кинжал в стол, пригвоздив к столу старинную морскую карту, и, фыркнув, пошла к себе в каюту, дрожа всем телом от страха.
— А из тебя, я вижу, получился бы неплохой танцор! — заметил на прощание Ретт.
С трясущимися руками, со слезами, градом катившимися из глаз после разговора с капитаном, испуганная девушка выскочила на шкафут и чуть не сбила с ног шкипера, устанавливающего грот-марсель по ветру. Не говоря ни слова, рыдая, она примостилась на квартердеке и, горестно всхлипывая, смотрела на убегающую вдаль из-под ее ног кильватерную струю, которая медленно таяла, пропадая за горизонтом.
Наконец успокоившись, она обернулась, позади нее в десяти футах стоял Джон Саймон. В руках он держал деревянный спасательный круг, привязанный к длинному прочному линю. Поодаль стоял капитан и шкипер Уилсон.
— Не бери в голову, девочка, то, что я тебе наговорил! — прорычал Ретт, удаляясь в свою каюту. — Дайте ей рому, пусть успокоится!
— Знаешь, а ты нас напугала, — сказал Джон, свертывая спасательный линь в бухту, он был босиком и без рубахи. — Мы подумали, ты прыгнешь за борт. Уилсон даже спустил паруса, чтобы мне легче было нырять за тобой.
Тут Катарина заметила, что судно действительно дрейфовало, подгоняемое слабым ветерком. Ее истерика оказалась удивительной находкой. Правда, она не меньше Джона удивилась такому неожиданному проявлению собственных эмоций.
— Ты бы нырнул за мной?
— Безусловно!
В ее планы вовсе не входило устраивать подобные истерики, но стоило ей увидеть, как пираты растерялись при виде расстроенной женщины, как рыдания начались сызнова. Слезы сами полились в три ручья. Возможно, на сей раз с ее стороны это уже было бесстыдным притворством. Но ее это нисколечко не смущало, она совершенно не стыдилась.
Джон выглядел совсем растерянным, он стоял перед ней с глупым выражением, да к тому же голый.
— Катарина, что с тобой происходит? Ну хватит уже!
Катарина повернула к нему заплаканное лицо.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Хорошо, а о чем? — спросил он, присаживаясь на бухту канатов.
Катарина, усевшись на фальшборт, размахивая руками для пущей убедительности, поведала ему то, что произошло в капитанской каюте.
Джон молча слушал, не проронив ни слова, Катарина уже прекратила свое повествование, а он все молчал и молчал. Она удивленно и с интересом посмотрела на него. Да, она допускала возможность, что Джон ей понравится, но полной неожиданностью для нее оказалось то неудержимое физическое влечение, которое разбудил в ней этот юноша. Ее влекло к нему. Влекло к этому негодяю? Удивительно, но это так. В нем ее привлекало абсолютно все.
Густая темная шевелюра, загорелое лицо и глаза цвета голубого неба были восхитительны. А его мускулистое стройное тело, могучие бедра, легко угадывавшиеся под рабочими штанами, Катарина находила весьма привлекательными. Ей также подумалось, что во время кратких стоянок, когда в гавань заходил корабль, а экипаж сходил на берег, этот юноша заставлял розоветь щечки местных прелестниц, сбегающихся, как курочки, в порт и теребящих платочки в ожидании разодетых, напудренных и напомаженных молодцов, бренчащих саблями и наводящих ужас на добропорядочных колонистов.
Люггер резко накренился на бок, его качнуло набежавшей волной, да с такой силой, что Катарина едва не оказалась за бортом, к счастью, Джон, увидевший, как судно входит в оверштаг, вовремя подхватил ее. Несколько мгновений он крепко обнимал за талию девушку, сидевшую на фальшборте, а потом прошептал:
— Вы очень неловки, вам не кажется?
— Я сама об этом подумала, — шепотом ответила она.
Катарина, вцепившись в его шевелюру, пышными локонами ниспадавшую на плечи, попыталась привлечь Джона к себе, но он устоял перед этаким соблазном. Он долго всматривался в ее лицо, и ее зеленоватые глаза с отраженной в них безмолвной мольбой не отпускать ее. И не смел ни отпустить, ни скрыть свою улыбку. Он стоял, прислонившись к коленям сидевшей на обшарпанных деревянных перилах, по-прежнему обнимая девушку за талию.
— Я очень испугался за вас. Черт побери, а если бы вы свалились за борт? Я и не заметил, как Уилсон поменял паруса.
Она впервые не на шутку встревожилась, ведь Джон нарушил приказ капитана не приближаться к ней. А если кто-нибудь увидит, как он обнимает ее, хоть ей это и было очень приятно и при малейшей возможности она повторила бы свою фальшивую, но столь романтичную комедию. Она проворно спрыгнула, обняв его за шею и поцеловав в губы.
— Спасибо, что спас меня! — крикнула напоследок и побежала к себе в каюту.
Джон стоял на квартердеке голый и босой. Его пыляющий румянцем нос, устремленный в сторону удаляющейся от него девушки и покрасневшие уши, прикрытые нависающими на них локонами, указывали на явное смущение.