Прав, кто сказал: история принадлежит поэту!
Пушкин извлек рукопись Хлебникова из пакета и положил ее перед собой.
1
Бобр неожиданно высунул из воды неподалеку от противоположного берега свою усатую морду. Степенно, важно, по-барски выбрался на сушу и застыл настороженно.
Абросим Плотников, проверявший устроенные поселенцами запруды, остановился поглазеть на редкого даже в этих девственных краях зверя. Присел на корточки: и впрямь — вылитый старый граф Иван Андреевич. Сытый, холеный… В какие дебри памяти увели бы Абросима воспоминания, неизвестно, но тут его внимание отвлекло другое: у ног работного быстрое течение пронесло белое орлиное перо.
Откуда оно здесь? Перо скрылось из виду, увлекаемое потоком. Досадуя на себя, Абросим вдругорядь посмотрел в сторону бобра. Но зверь исчез.
Повинуясь неясному чувству, Плотников отпрянул в заросли ивняка.
Мгновение спустя из-за речного изгиба на стремнину выскользнули три колошенских бата — лодки-однодеревки, в каждой по двадцать — двадцать пять тлинкитов с короткими широколопастными веслами.
Во встрече с индейцами ничего необычного не было. Сразу за речкой начинаются охотничьи угодья рода Ворона, и колоши вполне могли здесь выслеживать лося — они именно так и охотятся на лесных великанов, с воды, чтобы легче было доставлять туши к своим становьям.
Но что это? Обнаженные по пояс тела и невозмутимые лица покрыты узорами киновари — боевой раскраски. Смоляные волосы гребцов украшены перьями, точь-в-точь такими, как проплывшее у ног Абросима. У большинства индейцев за спиной — резные деревянные маски. Все вооружены.
Нет, это не охотники, догадался Плотников. Перед ним — воины, вступившие на тропу войны. У русских с тлинкитами — мир… Но против кого тогда нацелены стрелы и ружья колошей?
Что бы там ни было, решил Абросим, теперь не до запруд. Надо побыстрее рассказать об увиденном начальнику заселения.
Стараясь не задеть за ивовые ветки, промышленный выбрался из зарослей и через чащу бросился к крепости.
2
Черная птица кружит над Ситхой медленно и величаво. Завидя ее, белоголовый орел, ястреб-стервятник, казарка — обитатели этих мест — улетают прочь. Ворон — праотец и покровитель племени тлинкитов — безраздельно царствует здесь.
Никто не знает, сколько ему лет. На его клюве, остром как наконечник копья, зазубрины эпох. В потускневшем блеске иссиня-черного оперения отражается время. Но еще крепки и упруги крылья, зорок и пытлив глаз.
Давно, когда мрак и безмолвие пеленали мир, взмахом крыла Ворон создал твердь и море вокруг нее, рассеял по небу бисер звезд, зажег Луну и Солнце, одел скалистые берега в сине-зеленую парку лесов, прошил ее серебристыми нитями ручьев и рек.
Все сущее — от Ворона. По его воле зимы сменяются веснами. Рождаются, живут и уходят в леса предков сыны и дочери тлинкитов. Их место занимают другие — молодые и сильные.
Жизнь — мудра. Мудр священный Ворон.
По его воле и теперь изобилуют чащи архипелага лосями и медведями, бобрами и лисицами, а море не скудеет сельдью и чавычей.
Если ранней весной поклониться Покровителю, он поможет достичь желаемого. Олень подставит стреле охотника свой бок, рыба позволит остроге пронзить ее…
Бери от природы то, что нужно тебе и твоему роду для жизни. Природа щедра. Так заведено испокон веков. Так учит великий Ворон. Храня его законы, не смыкают глазницы деревянные идолы — тотемы на стенах индейских барабор. Они должны спасти и защитить жило от бед. Дети Ворона верят в могущество своего божества.
А сам Ворон? Все так же величав полет, неутомимы крылья. Трудно распознать тревогу в размеренном их движении. Ворон умеет хранить в себе свои заботы.
Все чаще мелькают в береговых туманах громадные, как ледяные глыбы, чужеземные пироги. Они привозят белых бородатых людей, палки в руках которых умеют извергать молнии. Но страшнее смертоносных палок — огненная вода, забирающая у тлинкитов память, заражающая их лихорадкой желания. Тысячами бобровых и сивучьих шкур выстилают индейцы ей путь в своих душах.
Что будет с детьми Ворона, забывшими заветы рода? Что ждет пришельцев, возомнивших себя способными изменить мир?
Черная птица молчаливо кружит над Ситхой.
…Основатель российских колоний в Америке, удачливый рыльский купец Григорий Шелехов, поручая управление делами Александру Андреевичу Баранову, наметил ему в своих инструкциях две главные цели: распространить владения компании по северо-западному берегу Нового Альбиона от Нучека до Нутки и усилить промысел там дорогих бобровых шкур.
Бывший приказчик по питейным сборам Баранов, будучи от природы человеком отважным и предприимчивым, решил добиться большего. В июле 1799 года он привел к Ситхе три парусных корабля и более пятисот алеутских байдарок, полагая во что бы то ни стало устроить здесь русское заселение. Множество попавшихся ему на пути сивучей, бобров и морских котов сулило невиданные доселе прибытки. Изрезанные заливами, изобилующие бухтами берега Ситхи, высокий строевой лес, покрывающий остров, делали удобным строительство здесь крепости, судовой верфи, которые, в свою очередь, открывали возможность присоединения к российским колониям новых земель к югу и юго-востоку от архипелага.
Несколько дней шел на побережье торг со старшинами индейцев. Ром, подарки и щедрые посулы русского правителя сделали свое дело: тойоны племени ситха — Скаутлельт, Скайтаагетч, Коухкан — уступили россиянам место для заселения. В бараборе главного тойона — вождя рода Ворона Скаутлельта — скрепили договор приложением рук и клятвой вечно жить в мире и дружбе.
Отправляясь на Кадьяк, в Павловскую крепость — столицу Русской Америки, Баранов оставил Архангельское заселение под начало Василия Медведникова — испытанного временем шелеховского передовщика.
С трудом одолевший несколько букв азбуки, грубый, порой жестокий Медведников был смел и надежен, служил компании, не щадя живота своего.
Ночь перед отплытием «Ольги» просидели они с правителем в черной бане, бывшей в ту пору квартирою начальника заселения.
Тускло светила коптилка, наполненная тюленьим жиром. Метались по низкому потолку угловатые тени. Веско звучал голос Баранова, дававшего последние наставления. Невысокий, лысеющий правитель рядом с плечистым Медведниковым казался еще тщедушнее. Но передовщик, сто раз глядевший в очи смерти, почему-то всегда робел перед ним и взирал на Баранова снизу вверх.
— Повода колошам к огорчению не подавай, даром ничего не бери, — наказывал правитель. — Старшин и тойонов, а такоже отличных из воинов угощай и одаривай. Почаще зазывай в гости, на игрища, однако ж блюди всевозможную осторожность. Коли достроишь казарму, кадьякцев с промышленными вместе не сели. Особливо присмотрись к чужеземцам, коих принял я на службу от американского корабля, — не лежит чего-то к ним душа! Памятуй, что ныне остаешься ты вершителем судеб людских и всего затеянного предприятия…