– В филармонию? – испугалась Люся. – Я этого не вынесу!
– Ничего страшного! – заявила Ленка. – Подумаешь, каких-нибудь два с половиной часа потерпеть классическую музыку! Уж не убудет от тебя!
Начать все же решили с изобразительного искусства. В крайнем случае, если уж совсем станет худо, можно быстренько ретироваться, а посреди концерта незаметно не уйдешь.
И вот Ленка достала приглашение на вернисаж художника Пиворакина. Она сказала, что Пиворакин сейчас безумно модный, так что на открытие выставки соберется весь городской бомонд, а Люсе нужно только неторопливо прогуливаться мимо картин с умным, скучающим видом и присматриваться к приличным мужчинам. Как разобрать, какой мужчина приличный, а какой нет, Ленка, к сожалению, не научила.
Первая же увиденная картина потрясла Люсю до глубины души. На ней был изображен какой-то странный агрегат, отдаленно напоминающий электрическую соковарку. Сбоку к соковарке было пририсовано розовое человеческое ухо, превосходившее по размерам натуральное примерно раз в двадцать. Из уха, как из окна, выглядывала голая по пояс женщина и выбрасывала всякую всячину – ломаные стулья, сгоревший телевизор, розовый абажур от настольной лампы… Картина называлась «Очищение». Люся постояла немного, чтобы справиться с внезапно подступившей тошнотой, и пошла дальше. Ленка всегда говорила, что она слишком впечатлительная. Вовсе незачем представлять себя вылезающей из огромного живого уха, да еще в голом виде!
Дальше пошло легче. Картины были поменьше, изображено на них было разное, но главный мотив творчества художника Пиворакина просматривался весьма отчетливо: самая разнообразная бытовая техника. Были тут и стиральная машина, прорастающая зелеными побегами, и кофеварка, где под струей кофе, как под душем, мылся симпатичный негр с косичками. Люсе очень понравилась картина с обычным чайником. Чайник был очень большой и блестящий, и в его никелированном боку отражался, надо полагать, портрет самого художника в виде фарфоровой сахарницы.
Однако следовало наконец подумать и о себе. Люся решила, что она достаточно уже повосхищалась произведениями Пиворакина, и обратила свой взор на посетителей выставки. Музыканты по-прежнему играли что-то дико классическое, публика, тихо переговариваясь, не спеша двигалась по кругу. Между посетителями вернисажа сновали стройные молодые люди с подносами в руках. Официанты были одеты под неувядающую классику – белый верх, черный низ, на подносах тихо звенели бокалы с шампанским. Люся подумала, что неплохо бы и ей выпить чуточку шампанского, а потом попытаться взять на заметку хотя бы одного приличного мужчину, но официанты, как назло, шустро пробегали мимо, не останавливаясь и не обращая никакого внимания на эффектную женщину, очень удачно выставившую на всеобщее обозрение свои замечательные округлые колени. Впрочем, Люся и не собиралась прельщать официантов. В крайнем случае, можно обойтись и без шампанского, духовное наслаждение важнее. Но это унизительно.
Люся заняла самую выгодную, как она полагала, позицию – чуть в стороне от остальной публики. И наконец такая предусмотрительность начала давать плоды. Люся поймала на себе весьма заинтересованный взгляд того самого лохматого типа, который у двери перескочил через нее, сидящую на корточках. Люся на мгновение задумалась – можно ли считать лохматого приличным человеком и что сказала бы по этому поводу Ленка. Выходило, что никак нельзя, и Ленка скорчила бы пренебрежительную гримасу при виде лохматого. Пока Люся думала, лохматый прошел мимо и затерялся в толпе.
Потом на Люсю внимательно поглядел невысокий пожилой дядечка в очках и с бородкой клинышком. Этот-то, несомненно, являлся приличным человеком, но лет ему было, по самому скромному подсчету, никак не меньше шестидесяти, так что Люся никак не отреагировала на взгляд дядечки. Определенно, на этом вернисаже был недостаток приличных мужчин подходящего возраста! Люся слегка забеспокоилась, предчувствуя, что Ленка снова назовет ее растяпой и тетехой. Она-де с таким трудом достала приглашение на вернисаж, а Люся снова никого не сумела там подцепить.
В это время Люся поймала на себе взгляд проходящей дамы. Дама опиралась на руку своего спутника и поглядела на Люсины округлые коленки весьма неодобрительно.
«Кошелка старая! – мгновенно завелась Люся. – Думает, понавесила в уши бриллианты, так сразу и похорошела. Тебе бы дома сидеть, внуков воспитывать, а не по вернисажам шляться!»
Однако, когда шедшие следом за дамой две девицы откровенно фыркнули, глядя на Люсю, она забеспокоилась и скосила глаза вниз. В животе у нее тотчас похолодело, потому что случилось самое страшное: на ее замечательной округлой коленке красовалась замечательная круглая дыра! Так вот что за треск слышала Люся, когда выскочила из машины! А она-то думала, что это лопнула бретелька на лифчике…
Люся огляделась по сторонам и с грацией молодого бегемота скакнула в угол. Там, в небольшой нише, стояла скамейка, обитая малиновым бархатом, и висела какая-то забытая картина. Наверное, сам художник Пиворакин не слишком ею дорожил, раз позволил повесить в такое неудобное место.
Люся рассмотрела дыру и попыталась сдвинуть ее набок, чтобы не так бросалась в глаза. Затем достала пудреницу и аккуратно замазала крем-пудрой кожу на коленке. Дырка стала почти не заметна. Переведя дыхание, Люся полюбовалась на свою работу и подняла глаза.
– У вас поразительный вкус, – послышался совсем рядом приятный мужской голос.
В первый момент неизбалованная мужским вниманием Люся не отнесла эту фразу на свой счет, но поблизости больше никого не было. Только она и улыбающийся мужчина лет сорока.
Его нельзя было назвать красивым. Полноват, не слишком молод, на лбу намечались отчетливые залысины, но его круглое лицо и неспортивная фигура излучали такое доверчивое, уютное, обволакивающее обаяние, что у Люси тревожно и сладко забилось сердце, а на щеках выступили неровные пятна румянца. Несомненно, это был самый приличный мужчина на этом вернисаже. Несомненно также, что Ленка одобрила бы его немедленно и безоговорочно. Люся поняла, что ей привалила удача, ведь этот мужчина сам подошел к ней и завел разговор. Она с нежностью поглядела на приличного мужчину и страстно захотела, чтобы он стал ее собственностью. Ей захотелось немедленно закутать незнакомца во что-нибудь теплое и увести к себе домой. А там, у себя дома, за плотно закрытыми дверями, окружить его заботой и лаской… У нее накопились такие огромные запасы нерастраченной ласки! Почему-то ей представились их будущие дети, но тут же дети отодвинулись в сторону, а вместо этого Люся вообразила то, что этим детям предшествует. Пятна на щеках стали еще ярче.
– Нет, все-таки у вас замечательный вкус! – повторил незнакомец. – Безусловно, это лучшая картина на выставке!
Люся проследила за его взглядом. Оказывается, она сидела перед картиной, изображавшей самый обыкновенный электрический тостер. Хотя, конечно, не совсем обыкновенный. У тостера были кривые короткие лапы английского бульдога и маленький, закрученный колечком розовый хвостик. На боку у тостера имелся круглый нахальный глаз, который очень выразительно подмигивал Люсе, как будто говоря, что такие обаятельные незнакомцы – вовсе не для нее. Что дурочкам в рваных колготках не светит семейное счастье, забота и ласка, маленькие и большие супружеские радости. Что Люсе так и придется шляться по презентациям и вернисажам в одиночестве или с подругами, такими же нескладными и невезучими, как она, до тех пор, пока она окончательно не состарится… Впрочем, что это она, ведь у нее же нет никаких подруг, кроме Ленки, которая в отношении Люси преследует свои собственные, сугубо практические цели. Еще у Люси есть брат, который утверждает, что у него скоро лопнет терпение.