— Какой ужас…
Кровь отхлынула от лица Елизаветы Алексеевны. Она мгновенно поняла всю серьезность опасности, угрожающей императору и, возможно, ей самой. Увы, в России вопросы престолонаследия нередко решались подобным образом. Дед и отец Александра были убиты заговорщиками. Неужели теперь пришел его черед? Неподдельный страх перед кровавым злодеянием, которое вполне могло свершиться, невольно отразился на ее лице. Будто сквозь сон донеслись до нее слова императора:
— Если бы вы знали, Лиз… Как мне сейчас нужна ваша помощь.
Она изумленно подняла на него прозрачные, немного выпуклые глаза. Александр редко обращался к ней с личной просьбой. Присев рядом с ней на маленький итальянский диван, он испытующе вгляделся в бледное лицо жены:
— Поговорим, дорогая…
Воздуху не хватало. Нестерпимо болела шея. Чувство было такое, словно кто-то полоснул по ней ножом. Из горла вырывался сухой кашель, вызывающий еще более мучительную боль. Федор старался унять его, но не мог. Кто-то осторожно приподнял ему голову. Стало чуть легче. Он обвел мутными глазами темный потолок и стены с иконами. Потом взгляд опустился ниже, на двух людей в черных рясах. Один из них, небольшого роста, протягивал ему кружку. Вглядевшись в него, Федор узнал брата Варфоломея, и на душе стало спокойней. Он взял кружку дрожащими руками, с жадностью осушил ее и хрипло простонал:
— Зачем меня вынули из петли? Для чего мне жить? Несчастные мои родители…
— Успокойся, они уже похоронены по-христиански на Покровском кладбище, — тихо промолвил Варфоломей.
Лицо второго священника было Федору незнакомо, а мягкий голос совершенно не соответствовал суровому смыслу произносимых слов:
— Вы — великий грешник, ибо посягнули на свою жизнь, дарованную Господом! Если бы не брат Варфоломей, который по воле Провидения успел спасти вас, вы бы сейчас горели в аду! Теперь мне придется долго молиться за вашу душу, чтобы Господь отпустил вам тяжкий грех. Ну да Бог милостив, будем уповать на Его прощение… Вы еще слишком слабы. Постарайтесь заснуть, сын мой: сон облегчит ваши муки, и душевные и физические.
Покорно кивнув, страдалец закрыл глаза. Священник простер над ним длань и принялся тихо шептать молитву. Постепенно Федор погрузился в глубокий, спокойный, целительный сон. Ангел парил над его головой.
— Долго ли он проспит? — спросил священник монаха.
— Около шести часов.
— Не повредит ли ему снотворное?
— Отнюдь, ваше святейшество. После всего пережитого длительный сон ему необходим, особенно в дороге. Сейчас кликну братьев, и его перенесут в карету.
Тот кивнул.
— С Богом в путь, брат Варфоломей!
* * *
Гнев клокотал в груди Николая, когда он, красный, вспотевший после неприятного разговора с государем, ворвался в свои покои. Он бегал по комнате, круша всё, что попадалось под руку. Потом схватил колокольчик и бешено затряс им.
— Бакланова ко мне! — зло бросил он вошедшему камергеру.
Когда полковник явился, Николай дал волю своей ярости.
— Убью! — бесновался он, тряся своего адъютанта за воротник так, что чуть не оторвал его. — Сгною в Шлиссельбурге! Закопаю в рудниках! Сошлю солдатом на Кавказ!
Бакланов в страхе упал на колени.
— Ваше высочество! В чем бы вы меня ни обвиняли, я остаюсь вашим преданным слугой! Готов понести любую кару, только, умоляю, объясните, за какие грехи я попал в немилость?
Вне себя от негодования, Николай рассказал о своем визите к царю и неудачной попытке завладеть шкатулкой.
— Там ее нет! — брызгая слюной, кричал великий князь. — Видно, она тебе приснилась! А может быть, и никакого манифеста нет и никогда не было?!
Бакланов уже оправился от страха и, поправляя мундир, поднялся с колен.
— Манифест, без сомнения, существует, ваше высочество. Я знаю о нем из разных источников.
— Из каких?
— Например, мне рассказала о нем бывшая любовница Милорадовича, актриса Сандра Блекки, которую я нанял своей осведомительницей. Генерал-губернатор сам проговорился ей о манифесте. Уверен, ваше высочество, что именно Милорадович, любимец великого князя Константина, и убедил государя держать сию бумагу в строгой тайне. Он спит и видит Константина на престоле.
Николай, уже овладев собой, сел в кресло и испытующе взглянул на адъютанта.
— Послушайте, Бакланов, — с усмешкой произнес он. — А вам не кажется, что все эти разговоры о престолонаследии несколько преждевременны? Слава богу, Александр Павлович жив и здоров.
Бакланов неожиданно осмелел и уверенно ответил:
— Государь давно потерял вкус к жизни. Нелюбимая жена, бездетность, разрыв с Нарышкиной, потеря обожаемой Софии, полное отсутствие личного счастья… Да и будущее не сулит ему ничего доброго. Все это вызывает глубокое уныние, убивает желание жить. А если человек не хочет жить, он умирает. Словно старый сучок, без единого листика, он постепенно высыхает и ломается от первого порыва ветра. А вы, ваше высочество, молоды, и у вас есть прекрасная семья! Ваш сын, без сомнения, когда-нибудь сядет на трон… Но до него будете царствовать вы! Долго и счастливо!
— Вы оракул, Бакланов?
— Для такого предсказания не нужно быть оракулом, ваше высочество. А что касается завещания о престолонаследии… Осмелюсь предположить, что государь по какой-то причине не желает придать гласности сей документ. Возможно, он боится дворцового переворота и понимает, что лучше самому уйти достойно, чем ждать, когда тебя прикончат в собственной спальне, как это уже не раз случалось с нашими царями.
Николай чуть не задохнулся от гнева:
— Что ты себе позволяешь!
Но Бакланов интуитивно понял, что великий князь внутренне с ним согласен и поэтому ему нечего бояться.
— Я найду манифест, ваше высочество! У меня есть предположение, что он находится у этого выскочки, царского фаворита князя Репнина.
— Почему ты так думаешь?
— Государь во всем доверяет ему. Репнин — его телохранитель и душеприказчик.
— А как же этот… временщик Аракчеев, который ему «без лести предан», если верить глупой надписи на его графском гербе?
Бакланов тонко усмехнулся и покачал головой с видом человека, который знает гораздо больше, чем считает нужным сказать.
— Уверен, что государь не доверит ему тайных бумаг. Про него говорят: «Бес лести предан», ваше высочество!
Николай невольно рассмеялся.
— Ладно, ступай. Я буду на твоей стороне, если что…
Он жестом отпустил своего адъютанта, но у самых дверей задержал.
— А ты, Бакланов, тоже предан мне без лести? Впрочем, бог с тобой! Не отвечай, чтоб не врать. Знаю я тебя!