– Прохладно, наверное, надо еще что-нибудь.
Она поискала на вешалке, потом сказала:
– Знаешь, еще джинсов нет, домашних, и старой Пашкиной куртки, мы с Тимофеевым ее по очереди надеваем, когда с Гавриком гуляем.
– Так, значит, он оделся, как с собакой гулять, взял опять-таки собаку и ушел из дома. Ну и ну!
Тут Надежда вспомнила, что Алкин муж был совершенно лысый.
– А на голову он что надевал, когда с собакой ходил?
– Кепочку, оранжевую, ему Сашка из Штатов прислал. Слушай, а у тебя деньги есть, в магазин-то идти, а то у меня кошелек пустой, все Тимофеев забрал.
– А где же у тебя доллары, на иностранце заработанные? – съязвила Надежда.
– Ой, – Алка оживилась, потом скрылась в ванной и выскочила оттуда, держа в руках тоненькую пачку долларов в полиэтиленовом пакете.
Как все нормальные люди, она откладывала деньги на черный день в долларах, чтобы не пропали и не обесценились. И хранила их Алка в оригинальном месте.
– Смотри-ка, все цело, и еще вчерашняя тридцатка.
– Где же ты их прячешь в ванной?
– Ни за что воры не догадаются! Скотчем сзади к стиральной машине приклеиваю.
– А Петюнчик про это знал?
– Конечно, знал, он и придумал.
– Значит, он сережки с колечком, тебе подаренные, взял, а доллары оставил? Ой, не сходятся у нас концы с концами, или твой муж полный идиот, чему я никогда не поверю.
Они спустились вниз. Несмотря на позднее время, на улице было довольно оживленно: белые ночи, да еще суббота.
– Давай, Надя, через собачий пустырь пройдем, так короче.
По тропинке шел припозднившийся собачник, поздоровался с Алкой.
– Это со второго этажа, ризеншнауцер у него.
Немного погодя из разросшейся лебеды выскочил ризеншнауцер, держа в зубах что-то оранжевое. Он остановился на тропинке и принялся это что-то яростно трепать. Хозяин свистнул где-то далеко. Пес бросил оранжевые лохмотья и понесся на зов. Алка наклонилась и подняла рваную засаленную оранжевую кепочку с оторванным козырьком. Изнутри сохранилась надпись: «Made in USA». Надежда достала полиэтиленовый пакет, аккуратно завернула в него кепочку, и они побрели дальше в полном молчании.
Напившись наконец нормального крепкого чаю и съев два больших бутерброда с колбасой, Надежда успокоилась. Подруги решили укладываться.
– Алка, дай полотенце, я душ приму.
– А горячей воды нет, – невозмутимо ответила Алка, – на прошлой неделе на месяц отключили.
– Кошмар какой! Слушай, как хочешь, а я вся в пыли, мне чайника не хватит. У тебя есть кастрюля большая, чтобы воды побольше нагреть?
Алка с ворчаньем встала на стул и полезла наверх, где на шкафу стояла огромная кастрюля.
– Помоги мне, держи кастрюлю, пылищи там, я ее раз в год достаю, когда воду горячую отключают.
Однако, как ни странно, пыли на крышке не было. Внутри кастрюли что-то шуршало. Это оказался плотный конверт из белой бумаги, на котором стояла печать со львом и было что-то написано на иностранном языке.
– Это по-эстонски, – сказала Алка, – печать их.
Внутри был вложен лист бумаги с текстом и тоже с печатью, к которому скрепкой был приколот листок с переводом, отпечатанным на машинке:
«Уважаемый господин Тимофеев!
В ответ на Ваш запрос от 09.01.2000 г. о состоянии и сохранности дома Вашей родственницы Анны Руммо сообщаем Вам, что ее дом, как представляющий художественную и историческую ценность, перевезен в этнографический музей-заповедник под открытым небом Рокка-аль-Маре в 1986 году.
Секретарь волостной управы Пауль Сепп».
Стул под Алкой угрожающе заскрипел, Надежда подхватила кастрюлю, но выпустила из рук крышку, которая с грохотом покатилась по полу.
– С ума сошла, час ночи, соседи спят, – прошипела Алка, – дай руку, а то свалюсь.
– Катастр-рофа! – заорал проснувшийся попугай.
– Ты еще тут будешь орать! – накинулась на него Алка.
– Саша-Паша, прекратите, – немедленно отозвался попугай Алкиным голосом.
Надежда внимательно рассматривала письмо.
– Интересный документ. Кто такая Анна Руммо?
– Это его бабка, Тимофеева моего. Она была эстонка, вышла за русского и до войны жила здесь, а потом, когда Эстонию, так сказать, наши освободили, она в пятидесятые годы уехала на родину, там и умерла потом.
– Зачем ему понадобилось про дом узнавать? Сейчас у них, конечно, собственность возвращают, но он ведь не гражданин Эстонии, ему ничего не дадут.
– Ох, не знаю я ничего, даже не знала, что он писал туда!
– А самое интересное, зачем он это письмо в кастрюлю положил, от кого он его прятал-то?
– Ты думаешь, от меня? Вот и на конверте стоит: до востребования, понятно, почему я этого письма не видела.
– Нет, не от тебя. Потому что вот, смотри: на почтовом штемпеле стоит 11 марта, а сейчас у нас июнь, и положил он это письмо в кастрюлю не больше недели назад, потому что кастрюля чистая, пыли на крышке нету. Ох, и аккуратный у тебя муж!
– Вот, теперь у другой жены будет пыль вытирать, – пригорюнилась Алка.
– Ладно, хватит расстраиваться, греем воду и ложимся наконец, я с ног валюсь.
Наутро Надежда проснулась рано в отвратительном настроении, потому что от съеденной накануне ночью сомнительной полукопченой колбасы у нее разболелся живот. Найдя на кухне в холодильнике бутылку минералки, она приободрилась. Солнце уже встало, день обещал быть жарким. Вернувшись в гостиную, где она спала на диване, Надежда заметила на паркете следы мокрых кошачьих лап.
«Если, набрав из-под крана воды, лапы намочите кошке», – вспомнились ей детские стихи. – Интересно! – она прошла по следам в обратную сторону, оказалась в Пашкиной комнате, с трудом протиснулась в дверь, пролезла между кучами одежды, спортивного инвентаря, учебников, каких-то радиодеталей и на письменном столе между компьютером и магнитофоном обнаружила аквариум. Крышка с него была аккуратно сдвинута, внутри радовали глаз водяные растения.
– Красиво, – произнесла Надежда. – А только где же рыбы?
Она прошла в спальню к Алке.
– Алка, вставай, рыбы нашлись!
– Где? – Алка с трудом открыла глаза.
– У Марфы внутри.
– Ну, я так и знала. Зараза, добралась-таки до них!
Кошка обнаружилась на кухне. Аккуратно подогнув под себя лапы, она лежала на холодильнике возле клетки и играла с попугаем в гляделки.
– Вот так она и на рыб смотрела-смотрела, а потом – раз! – и нету.