Вопрос поставил Власьева в тупик: Жан-Божан был единственным французом, с которым дипломат был знаком, и как ведут себя другие, просто не знал. Поэтому перевел беседу на другую тему.
— Значит, так, — строго сказал глава российской дипломатической службы, — чтобы ты не обрюхатил Анисью, завтра же поедешь в другую страну.
— Боярин, я поеду с вами переводчиком? — спросил сын колбасника с еле скрываемым ликованием.
— Еще чего! Такую честь заслужить надо. Ты поедешь в Ригу с поручением. И учти: если тебя поймают, то повесят.
— Меня никто не знает, а значит, не поймают и не повесят, — радостно объяснил Жан-Божан. — А что надо сделать?
— Встретиться с одним русским купцом, запомнить всё, что он скажет, и успеть приехать в Вильно до конца переговоров, сообщить мне, что он тебе поведал.
— И всё? Это же так просто!
— Просто, если голову от шеи не отделят, — еще раз попугал Жана-Божана хозяин.
— Нет, мне моя голова еще нужна, чем же я кушать буду, если ее отрубят? — балагурил слуга Власьева. — Я свою голову без боя не отдам.
— Без какого такого боя? — с подозрением спросил Власьев.
— Господин, я не говорил вам раньше, — состроил виноватую гримасу Божан.
— О чем же ты умалчивал?
— Вы слышали, что в царской охране служит капитан Жак Маржерет?
С этим французом Власьев не был знаком, хоть и видел его пару раз во дворце. Он кивнул Божану Иванову в знак согласия.
— Так вот. Я упросил соотечественника давать мне уроки фехтования. И он дает мне их.
— А где ты берешь для этого деньги?
На лице Божана появилась хитрая улыбка:
— Я упросил его помочь своему соотечественнику бесплатно. Соотечественники за рубежом должны помогать друг другу.
В этот момент Власьев окончательно осознал, что Божан нигде не пропадет. Но не сбежит ли, попав за границу?
— Если выполнишь поручение, позволю тебе тискать Анисью сколько угодно.
— Ура-а! — проорал Божан и тихим голосом спросил. — А сегодня авансом потискать можно?
— Да ладно, — согласился, не в силах спорить с этой умильной рожицей опытный дипломат. — Только не в сенях, дурной пример другим не подавай. Веди в свою комнату и там делай с ней, что угодно.
В это время к дому подскакал царский гонец. Войдя внутрь, поклонился дьяку Власьеву и попросил разрешения обратиться к его слуге Божану Иванову. А получив дозволение, протянул французу кошелек:
— Государь жалует слуг своих!
Божан подождал, когда гонец уйдет, не стесняясь присутствием господина, по-хозяйски ущипнул вошедшую с блюдом отварной говядины Анисью за плотную попку, от чего девица взвизгнула и зарделась, и только потом заглянул в кошелек. Увидав, что там не медь, а серебро, проводил взглядом уходящую Анисью и радостно сказал Афанасию Ивановичу:
— У меня никогда в жизни не имелось таких денег. За эту сумму я согласился бы отправиться не только в Ригу, но и в Новый Свет!
Божан умял большой кусок говядины (Анисья явно не жалела для него еды) и увел слегка упирающуюся девицу к себе. Вечером подававшая хозяину ужин Анисья выглядела на удивленье красивой и счастливой.
А утром, прощаясь с хозяином (в Ригу и в Вильно вели разные пути), Божан вдруг сказал:
— Когда вернусь, надо бы мне креститься по православному обряду.
— Мудрая мысль, но с чего пришла тебе в голову?
— А как венчаться, если я католик, а Анисья — православная?
Афанасий Иванович не раздумывал:
— Когда вернешься (сказать «если вернешься» язык не повернулся), дам Анисье вольную. А то нехорошо получается, ты — вольный, а она кто…
Когда Божан скрылся из виду, Власьев подумал: а ведь ему будет не хватать лукового супа, багета и многого другого, что умел готовить француз Божан Иванов…
Нарва и Таллин.
В то время на Руси существовал обычай: во время свадьбы отец невесты вручал жениху кнут, мол, раньше я ее воспитывал, теперь твоя очередь. — Прим. авторов.
В тот сентябрьский вечер в трактире фрау Марии в рижском предместье Ластадия, как всегда, было тепло и уютно. За окном день за днем беспрестанно шел дождь, вздорожали продукты, горожане беспокоились о своей судьбе, а постоялый двор фрау Марии казался оазисом спокойствия и процветания посреди всеобщей паники.
В городе царил страх. Еще какие-нибудь две недели назад по Риге вели огонь прямой наводкой шведские батареи, установленные напротив Рижского замка. Тысячи шведских солдат осадили город, казалось, Рига обречена. Ведь шведский флот блокировал город с моря, а шведская армия не пускала к городу крестьян с продовольствием. Кстати, хуторян, готовых везти в город провизию, и без того насчитывалось очень немного — дожди и холод сулили неурожай, все ожидали голода.
Рига могла надеяться только на снабжение морским путем, но шведский флот не давал приплыть в рижский порт кораблям, которые везли продукты из далеких стран или хотя бы рыбу, выловленную в Балтийском море. На городских улицах стояли голодные с протянутой рукой. Они просили не денег — хлеба. Но кто готов был поделиться с ними последним?
Перед началом осады фрау Мария и ее постоялец — русский купец Тимотеус — вместе с обозом купца и слугами ушли из предместья под защиту городских стен. Рига была переполнена беженцами и из предместий, и из сельских районов Лифляндии, охваченных войной. Люди спали на полах церквей, в прихожих домов, на рыночной площади, прямо на улицах. Марии пришлось тогда спать под телегой купца Тимотеуса. (Телега закрывала людей от дождя). Царил необычный для сентября холод, рыжебородый слуга фрау Марии не мог заснуть по ночам, ибо замерзал до стука зубов. Русский купец согревал его забористой московской водкой, после которой слуга впадал в беспамятство. Слуга подозревал, что Марию темными ночами Тимотеус согревает другим способом. Его хозяйка и русский спали вдвоем под отдельной телегой (Неслыханная роскошь для тех страшных дней). Впрочем, жизнь была столь страшной, что рыжебородому Гансу вдруг стало безразлично, что именно делает под телегой русский с женщиной его мечты.
Уходя, Мария взяла с собой все свои деньги. Но в городе не продавали провизию даже за очень крупные суммы. Всех спас Тимофей. Помимо бочки с водкой, на его телегах имелись несколько огромных мешков с сухарями и бочка с солониной. Они ели сухари с солониной утром, днем и вечером, к тому же русский купец умудрился купить где-то бочонок пива. (Рыжебородый не знал, что патриций Генрих Флягель просто подарил этот бочонок русскому). Конечно, когда день за днем ешь только сухари с солониной, через неделю начинаешь смотреть на нее с отвращением. Но все вокруг глядели на Тимотеуса и его людей с завистью. Возчики Тимотеуса с оружием в руках охраняли пиво и сухари от голодных беженцев. Фрау Мария позволила себе неслыханную дерзость: иногда, не спрашивая русского, давала сухари голодным детям, умолявшим спасти их от смерти. Видя это, Тимотеус сидел на телеге и молча улыбался.