В 1581 году в Венеции насчитывалось две с половиной тысячи монахинь. Со временем эта цифра незначительно поднималась или падала, но в качестве средней она годится. К примеру, три века спустя в Венеции было три тысячи монахинь, рассеянных по тридцати трем монастырям в городе и семнадцати в лагуне. Причиной пострижения и заточения этих женщин была склонность патрицианских семей держать незамужних дочерей в заточении. Более половины женщин-патрицианок закончили жизнь в монастыре. Теоретически они олицетворяли чистоту и неприкосновенность правящего класса, однако видимость была обманчива.
Венецианская монахиня Арканджела Таработти написала, что женщин посылают в монастырь «из государственных соображений»; иными словами, слишком большое число приданых разорили бы правящий класс. Молодых женщин приносили в жертву ради денег. К тому же их насильственное заточение повышало финансовый статус женщин, выходивших замуж. Культ Мадонны освящал то, что по сути было коммерческим обменом, обеспечивающим привилегии правящего класса. Религия была выгодным вложением. В начале 1580 года Сенат объявил, что монахинь республики «собирают и сберегают в этих святых местах, словно в сейфе».
В создании этих маленьких тюрем или маленьких островков незамужних женщин есть нечто типично венецианское. Идеальная жизнь в городе в лагуне предполагала навязанную общность. Монастырская жизнь была построена по государственному образцу, во главе обителей стояли аббатисы и группа старших монахинь, или матери совета. Аббатис, как и дожей, избирали. Решающими факторами были возраст и деньги. На стене одного монастыря можно прочесть изречение: «Надежда и любовь хранят нас в этой приятной тюрьме». Эти слова могли бы повторить все граждане Венеции.
Жития наиболее праведных монахинь занесены в анналы города. В свидетельствах современников, собранных в таких благочестивых книгах, как «Некролог монастыря Тела Господня», есть множество упоминаний об их святой жизни и смерти; упоминаний о «чистых девах» и «чистейших девах», кончина которых сопровождалась видениями и чудесами. Венецианцы были помешаны на девственности.
Находясь на смертном одре, монахини постоянно высказывали желание «освободиться из этой тюрьмы». Разумеется, имеется в виду тюрьма земной жизни, но в городе Венеции их желание звучит с особой искренностью.
При этом некоторые из монахинь вели вторую жизнь как проститутки или куртизанки. В середине XVIII века некий английский путешественник писал о монахинях: «Жизнь в их монастырях легка; приемные там более просторны и более доступны; у женщин веселый вид, свежий цвет лица и много свободы в поведении и манере говорить… Я умолчу о том, что говорят о еще большей свободе венецианских монахинь». Летом 1514 года, когда в монастырь Сан-Дзаккария были посланы чиновники с приказанием его закрыть, монахини забросали их со стен камнями и вынудили отступить. Сообщалось о кулачных боях между сестрами. У аббатисы и одной из сестер был поединок на кинжалах из-за благосклонности некоего гос подина. Во время карнавала сестры одевались мужчинами. Одна из них прославилась тем, что имела десять любовников. По получении дорогостоящего разрешения от Папы некоторым из них предоставлялся отпуск на несколько недель, а то и на несколько месяцев. На воротах монастыря висели эдикты, запрещавшие «любые игры, шум, беспорядки, бранные слова, неподобающие поступки, загрязнение территории».
Однако чего можно было ждать в обществе, где большинство монахинь были помещены в монастырь против воли? Их переполняли негодование и ревность. Арканджела Таработти утверждала, что венецианские монастыри «это театр, где разыгрываются самые мрачные трагедии… Везде тщеславие, перспектива и тень, обманывающие глаз». Примечательно, что любые формы венецианской жизни в то или иное время порицаются или прославляются при помощи сравнения с театром.
В начале XVI века Джироламо Приули в своем дневнике обрушивается на монахинь как на «публичных девок» и на монастыри как на «публичные дома». Многие монастыри были не чем иным, как борделями. Это общая тема. В 1497 году францисканский священник заявил в базилике Святого Марка: «Как только иностранец приезжает в этот город, ему показывают женские монастыри, которые на деле следует называть не монастырями, а борделями и публичными домами». Оглашение этого факта с церковной кафедры свидетельствует о том, что он ни для кого не был новостью. В середине XVI века женский монастырь обращенных принимал в своих стенах мужчин, а его духовник исполнял роль зазывалы. Казанова в мемуарах сообщает, что за сотню цехинов ему предложили аббатису монастыря девственниц.
В общественном сознании слова «монахиня» и «проститутка», по-видимому, были созвучны. Некоторые бордели устраивались по образцу монастыря. Мадам называли аббатисой, а женщин – сестрами, их поведение отличалось монашеской строгостью. Известно, что проститутки часто посещали монастыри и весьма свободно общались с монахинями. Между ними устанавливался дух товарищества, возможно, объяснявшийся их особым статусом в венецианском обществе. И монахини, и проститутки оказались заброшенными, у них не было ни мужа, ни семьи. Их можно было бы назвать храмовыми проститутками, хорошо известными в древнем мире. В современном мире их домом стала Венеция.
Общепризнано, что еда в Венеции была и остается не самой лучшей в Италии. «Венецианцы отвратительные повара», – писала некая англичанка в 1771 году. Двумя веками позже Иан Моррис, один из самых тонких наблюдателей венецианской жизни, заметил, что «венецианская еда ничем не примечательна». Венецианская кухня, по правде говоря, весьма ограничена. Вероятно, это участь всех небольших островов. К примеру, кухня Корсики или Мальты известна скудостью.
Зато в количестве еды не стоит сомневаться. Путешественники отмечали изобилие венецианского стола – хлеба, фруктов, овощей и рыбы. Томас Кориат отметил в Венеции начала XVII века «чудесное изобилие и богатство всего, что служит поддержанию человеческой жизни». Он продолжает: «Самые лучшие груши, яблоки, сливы, виноград, абрикосы и фиги трех-четырех сортов». Сцены пиров на венецианских картинах, особенно в работах Веронезе и Тинторетто, поражают щедростью. Существует множество изображений Тайной Вечери по венецианскому канону. Тинторетто написал шесть таких полотен. Здесь по меньшей мере в идеализированной форме изображается все, что, по словам Кориата, «служит поддержанию человеческой жизни». Триумф еды олицетворяет триумф торговли и коммерции. Он подразумевает и триумф империи, так как колонии Венеции были обязаны поставлять продукты своей матери.
В городе, одержимом зрелищами и соблазнами рынка, большое значение придавалось цвету пищи. Устрицы покрывали позолотой. Шафран был так же необходим на кухне, как в мастерской художника.
Но видимость была обманчивой. В конце XV века каноник Пьет ро Казола заметил, что хотя в Венеции много рыбы, он никогда не видел замечательной и не ел хорошей. Конечно, рыба была повсюду. Но рыбу из каналов никогда не ели. Как не ели крыс.
Венецианцы считались бережливыми, легко довольствовавшимися простой пищей. Вот типично венецианское приглашение на обед XIX века: Venga a mangier quattro risi con me (Приходи и съешь со мной четыре зернышка риса). Венецианцы никогда не объедались. Никогда не пили допьяна. В Венеции царил не только общественный, но и диетический принцип умеренности. Пьяный вызывал осуждение всего города. В то время как в Париже или Лондоне пьянство считалось неизбежным злом, не навлекающим позора, строгое венецианское общество контролировало аппетиты граждан.