Нельзя сказать, чтобы шествие было спокойным. Сохранность тела оставляла желать лучшего. Наши дороги совсем не подходили для перемещения августейших покойников. Бренную оболочку Ангела растрясло на ухабах. По пути пять раз состоялись секретные осмотры останков. Лейб-медик Виллие готовился растерзать Волконского:
– Великий Боже! Что за гроб! Никуда не годится! Я опасаюсь, как бы свинец не раздавил голову!
Князь отмалчивался. Легко выставлять счет тому, кто единственный делал дело!
– За две тысячи верст от столицы, в углу империи, у меня, конечно, множество способов достать и кисти, и свинец и потребные вам для бальзамирования вещества! Умоляю, доктор, не вводите во грех. Я тринадцатый день без сна!
По дороге носились ужасные слухи. Говорили, что государь либо удушен, либо гроб пустой, либо везут куклу. Тульские оружейники решили скрытно напасть на траурный кортеж и удостовериться в своих сомнениях. Пришлось усилить охрану за счет 3-й Гренадерской дивизии генерал-адъютанта Храповицкого, которому молодой император велел реагировать на самую тень подозрений и беспощадно пресекать всякие попытки приблизиться к останкам.
В Первопрестольной дела обстояли еще хуже. Здесь ждали больших смут и грабительств. В народе коренилось убеждение, что государь умер не своей смертью, а потому следовало вскрыть гроб и убедиться самолично. Таково было мнение толпы, хотя, расходясь по домам, благонамеренные обыватели, каждый в своем углу, боялись мятежа. Все прошло тихо. То ли правительство понагнало войск. То ли разговоров было больше, чем желания. То ли Бог на этот раз помиловал Николая, и без того доведенного смертью брата до крайности.
Хорошо еще, что вдовствующая императрица не увидела тела. Одной заботой меньше! С дороги доносили: останки портятся и источают зловоние. Но Мария Федоровна непременно хотела попрощаться с сыном при открытом гробе. Ее уверяли, будто бедный Ангел только слегка потемнел лицом. Николай отважился лично взглянуть.
– Вам его лучше не видеть, – отрезал он.
Никс и не надеялся поколебать решимость maman. Но вдовствующая императрица сдалась. События последнего времени совершенно подорвали ее силы. Она заплакала и попросила только:
– Приподнимите крышку. Я хочу поцеловать руку моего мальчика.
И этого было достаточно для обморока. Однако Мария Федоровна выдержала. Облобызав распухшую почерневшую длань, она поднялась с колен и, насколько смогла, внятно произнесла:
– Да, это мой любимый сын Александр.
Никто не требовал от нее таких слов. Запав в душу, они породили еще больше толков.
Но теперь уже все. Все. Князь Волконский глянул на себя в зеркало и машинально поправил волосы надо лбом. Довезли Александра. Довезли и бедную Елизавету. И то, о чем она просила его незадолго до смерти…
Теперь он свободен. Петр Михайлович с легким смешком огляделся по сторонам. Зал не был пуст. Мимо него, не кланяясь, проходили придворные. Некоторые лишь слегка кивали. Когда такое бывало? Грозного Петрохана знали все. Теперь он сдулся, как бы сказал Закревский. Александр еще мог вернуть ему милость. Недаром взял с собой в путешествие. Но сейчас, когда прежний государь умер, следовало искать расположения новых любимцев – Орлова, Бенкендорфа, Чернышева, Дибича… Придворные пока не знали всех, боялись ошибаться, сделать неверный шаг. Однако то, что Волконский – мертвый пес, очевидно и младенцу.
– Ваша светлость! – За спиной у князя стоял флигель-адъютант императора Владимир Адлерберг. – Его величество зовет.
Волконский поспешил в кабинет государя.
Тот сидел за столом весь красный, вспотевший и с увлажненными глазами. Перед ним на зеленом сукне стоял железный ларец. Крышка была откинута. Справа валялся гнутый гвоздь. Уличные замашки царя забавляли. Гость попытался представить Ангела, взламывающего замок. Не получилось. Николай дул на пальцы.
– Повторите мне слова покойной государыни, – попросил он.
– Здесь хранится самая суть наследства, которое брат передал вам, – отчеканил Волконский.
Несколько минут государь молчал, потом закрыл крышку ларца, так и не дав князю заглянуть внутрь.
– Поговорим о вас. Вы оказали нашей семье огромные услуги. Мы были вправе ожидать помощи от других людей. Но совсем не от человека, с которым брат поступил… – царь не подобрал слова.
Петрохан не стал ему помогать. Просто смотрел и ждал.
– …несправедливо, – выдавил Никс. – Я бы очень хотел, чтобы вы вернулись на службу.
– Куда? В Главный штаб? – Волконский не смог сдержать кривую усмешку. – Дибич отличный служака, он справится. А я, поймите правильно, ваше величество, – возвращение после того, как все сделанное мною было развалено… И все эти дрязги… Я смертельно устал. Мой долг был проводить их величеств…
– Ваш долг оставаться при мне, – с неожиданной властностью отозвался император. – Вы полагаете, я часто делаю подобные предложения? И разве я говорил про Главный штаб?
Волконский опешил. Тогда куда же?
– Я собирался предложить вам должность…
Старшего конюха? Рекетмейстера? Что там посмешнее?
– …министра двора.
Петр Михайлович несколько раз хлопнул ресницами.
– Возможно, вы не вполне представляете, в чем состоит эта должность, – заторопился император. – Здесь требуется хватка. Твердая воля. Порядочность, чтобы уметь отстраняться от интриг. Общее уважение…
Петрохан был оглушен. Он отлично понимал, что при нынешних обстоятельствах ему предлагают один из ключевых постов. Авгиевы конюшни. От площадных заговорщиков ниточки, конечно, тянулись наверх. К окружению императрицы-матери. К принцам Вюртембергским. К Сперанскому, к Мордвинову, к покойнику Милорадовичу. И за границу к Константину. И за Кавказский хребет к Ермолову. У всех есть свои сторонники, группировки. Волконскому говорили, будто молодой государь получает угрозы прямо в Зимнем. Теперь, глядя на Никса, он верил слухам. Императорская семья не чувствовала себя в безопасности даже среди придворных. В первую очередь среди придворных!
– Я предлагаю вам разорить осиное гнездо, – прямо сказал Николай. – И в дальнейшем держать двор в узде, предотвращая интриги. Вы всегда отличались незаурядными административными талантами. Но главное – я смог бы вам доверять.
Да уж, этого сейчас днем с огнем!
Петрохан вышел из кабинета. Ему следовало зайти еще к вдовствующей императрице и засвидетельствовать почтение. Теперь уже по долгу службы.
Пока он поднимался вверх по лестнице, его спина выпрямлялась, а саженные плечи разворачивались. Надо же, а ему-то в последнее время казалось, что он теперь вечно будет горбиться и шаркать ногами! Сорок восемь лет – не время для отставки. В каком-то смысле это даже удачный миг для начала другой карьеры!
Новость выскользнула из кабинета государя вслед за министром и теперь опережала на два лестничных пролета, пару залов и десяток дверей. Полчаса назад равнодушно встречавшие Петра Михайловича люди кланялись, пытались заговорить, приветливо улыбались, заискивающе глядели в глаза. Теперь к обойме любимцев царя они могли прибавить еще одного. Не многие понимали, чего от него ждать.