Все трое устремились вдоль пруда к мостику с маской тритона. Долли вела лошадь в поводу. У юго-восточного фасада дворца вокруг фонтана были расставлены столы под светлыми балдахинами, украшенные букетами цветов, гирляндами и лентами. Веселая, празднично одетая компания – кажется, весь лондонский свет – мелькала возле них, смеялась и разговаривала. В воздух ударяли пробки шампанского. Изысканные блюда – знаменитый со времен Венского конгресса сыр бри с газоном плесени, гусиная печень фуа-гра со сладкими белыми винами, мясные шарики булетт с яблочным кальвадосом из Нормандии (на русский вкус водка водкой), устрицы в перламутровых раковинах, мидии, спрятанные в листья салата и обрызганные лимонным соком… Нельзя было не заметить, что хозяин привержен французской кухне.
Ехидничая в душе над собравшимися, явно предпочитавшими пудинг лягушачьим лапкам, Долли шла вдоль столов. Навстречу ей поднялся муж, граф Христофор Ливен, и радушно протянул руку. При виде его она не могла не улыбнуться – самый милый и воспитанный джентльмен в стране неотесанных болванов – вот как он выглядел! Под стать ей высокий, сухой, с приветливым умным лицом и чуть меланхоличной полуусмешкой. Его здесь любили, скоро 14-й год как они в Лондоне. Такому политическому долголетию можно позавидовать. И Долли приложит все усилия, чтобы отпраздновать 15-й юбилей.
Даже если в чем-то между супругами пробежала кошка, Христофор никогда не позволял себе показать этого открыто. Они оставались самыми близкими друг другу людьми.
– Я уже беспокоился за вас, мадам.
– Не стоит. Мне пришлось ублажать сначала леди Лэм, потом Хертфорд. И все потому, что любая из них может впрыгнуть в королевскую постель.
– Будешь устриц?
– Только если нам принесут белого вина.
На какое-то время графиня расслабилась. Беседа лилась. Ее никто не беспокоил. Слушали других ораторов, провозглашавших доброе здоровье хозяина. Как вдруг сзади плеча госпожи Ливен коснулась чья-то рука. Долли вздрогнула. Какая невоспитанность! Оборачиваясь, она не успела согнать с лица гневное выражение, и при виде его Натан слегка попятился.
– Вы меня напугали, – с обворожительной улыбкой извинилась дама.
– К сожалению, мне не удается усвоить всех тонкостей светского поведения. Надеюсь, мой сын Лайонел будет естественнее меня смотреться в этом кругу.
– Зато вы почти без акцента говорите по-английски, – сумела влить ложечку меда Долли.
– Да, мой отец так всю жизнь и изъяснялся на идише. Даже когда стал государственным казначеем. Как ландграф его понимал?
– Два нумизмата всегда поймут друг друга, – улыбнулась графиня. – Когда дело идет о деньгах, переводчики не нужны.
Натан зааплодировал.
– Как вы тонко шутите, госпожа посол!
– Я не посол! – запротестовала Долли. – Надо говорить: госпожа посольша.
– Позвольте мне сохранить эту ошибку в языке. Она очень точно выражает суть дела.
Долли разрешила себе покраснеть. Оба польстили друг другу, и теперь дорога к более доверительной беседе была открыта.
– Прогуляемся? – предложил Натан.
Их проводили многозначительными взглядами. Хозяин и гостья не удалялись от столов. Но отошли ровно на такое расстояние, которое позволяло им говорить и не быть услышанными. Натан был очень благообразен, и Долли не испытывала неудовольствия, расхаживая с ним под руку. Невысокий, круглый, с респектабельным брюшком, он чем-то напоминал Александра Тургенева – большой гурман и большой весельчак. На носу у него красовались круглые очки, седоватые волосы у висков вились, как у херувима.
– Хотите взглянуть на мой портрет? – Он вытащил платок из тонкой шерсти, на котором были вышиты две колонны, а между ними его фигурка в рединготе и высокой шляпе. – Неплохая реклама банка, правда?
Долли не знала, что сказать. Она категорически против платков из шерсти.
– Вы полагаете, ваш банк нуждается в рекламе? И кто, интересно, будет сморкаться в ваше изображение?
Натан расстроился.
– Это шейные платки. Для матросов.
– Вы что же, будете принимать матросские сбережения?
– Почему нет? Миллионы делаются по фартингу. Хотите, я вам подарю? Возьмите, возьмите. – Натан всучил ей платок. – Отдадите горничной. Она – своему ухажеру. А тот, даст Бог, понесет жалование не в паб, а мне. Его денежки подрастут, мы оба не в накладе.
Долли смотрела на собеседника почти с умилением.
– Вы для этого меня позвали?
– Нет. – Его лицо стало серьезным. – Ответьте мне, госпожа графиня, почему ваш император не берет у меня займа?
Дама опешила. Глаза Натана сквозь стекла очков казались совершенно круглыми. Но весь его беспомощно-милый вид пропал.
– А вам не кажется, что вы уже вручили в России некоторые займы?
Долли посчитала ниже своего достоинства играть в прятки.
– О, это было ошибкой, – без тени смущения признал Натан.
– А почему вы посчитали возможным поддержать заговорщиков в столице?
– Потому что заговорщиками на юге руководил полковник Пестель, весьма серьезный господин. Его отношение к моим соплеменникам неутешительно. В случае удачи он намеревался выселить их из южных губерний. И отправить в Палестину вероятно, искать смерти.
– Насколько мне известно, Пестель хотел послать вместе с ними русский корпус, чтобы завоевать обетованные земли. Разве вас это не заинтересовало?
– А почему вы думаете, что мы не предложили заем и ему?
У Долли округлились глаза.
– Как?
– Мадам, – наставительно заметил собеседник, – Ротшильды ведут и выигрывают финансовые войны благодаря тому, что оказываются сразу на двух сторонах. Нам интересно развитие Российско-Американской компании, поэтому мы вложили деньги в столичных кредиторов. Но и эксперимент этого сумасшедшего полковника мог оказаться весьма перспективным. Кто бы ни выиграл, он наш должник.
Графиня рассмеялась.
– Кажется, единственный, кому вы не предложили займа, – законное правительство.
– Я уже сказал, это была ошибка, – важно кивнул Натан. – Даже наши осведомители – а вы знаете, это люди весьма ловкие, – не имели понятия о том, кто получит престол. Ваш покойный государь до конца хранил тайну. Так что мы не имели возможности заранее договориться с наследником, подружиться с ним. Сам Александр в последние годы вел политику, которая нас беспокоила, – это постоянное вмешательство в дела Европы, кому оно нравится? Константин – малый без царя в голове, и его скоро убили бы свои. Ставить было не на кого. А заговорщики равно подходили: и те и другие – захватив власть, они стали бы нуждаться в деньгах для ее удержания. И вот мой банк там, куда меня не пускают.
Долли смотрела на собеседника во все глаза. Только что в разговорах с Лэм и Хертфорд она говорила об аморализме деловых людей как о чем-то естественном. А сама оказалась потрясена простотой их отношения к происходящему.