А потом все полетело в тартарары. В Европе заполыхали пожары наполеоновских войн. Здесь же, в Америке, отблеском тех событий вспыхнули восстания против испанской короны, занятой разрешением своих проблем в Старом Свете и совершенно забывшей о заокеанских колониях. Мятеж, поднятый падре Идальго в 1810 году от Рождества Христова, нанес серьезнейший удар по благополучию семьи Гомеса. Взбунтовавшиеся пеоны и вакеро сожгли дотла гасиенды его отца и деда, а их самих, пытавшихся защитить свое добро, вздернули на дубах, посаженных еще первым Герерой. Три года спустя после этого такая же незавидная участь постигла бы и молодого Гомеса, не успей он вовремя переметнуться на сторону инсургентов, или, как их еще называли, гверильясов, вождем которых тогда был некто Хосе Морелос, человек отважный, но недалекий. Благодаря храбрости, ловкости и уму Герера сделался правой рукой вожака повстанцев. Вместе с Хосе Гомес участвовал в Национальном конгрессе в Чинпальсинго, на котором была принята историческая декларация о независимости Мексики. Когда же королевские отряды разгромили восставших и казнили захваченного в плен Морелоса, Герере опять повезло. Он не только уцелел во время расправы с восставшими, но даже сумел извлечь для себя выгоду. Под предлогом отмщения своих ближайших родственников, погибших от рук гверильясов, Гомес вступил добровольцем в правительственные войска, отличился в боях против бывших товарищей и получил звание капитана. Ему было доверено командование отрядом разведчиков, совершающим рейды по тылам восставших. В одной из вылазок Герере очень повезло: ему удалось захватить обоз с казной инсургентов. Однако об этом никто из его начальников так и не узнал. И подчиненные Гомеса ничего рассказать о судьбе захваченного золота не могли – так вышло, что к концу кампании ни один из солдат, участвовавших в нападении на обоз, не остался в живых… О тайне знали лишь сам Герера и сержант Хиль Луис, который несколько месяцев спустя поехал покупаться в Рио-Гранде и не вернулся…
Сам же Гомес после войны возвратился в Верхнюю Калифорнию и стал жить на широкую ногу. Впрочем, роскошные приемы, которые устраивал Герера, были не только праздным времяпрепровождением. Бывший капитан создавал партию своих сторонников, не гнушаясь вербовать их в самых различных слоях калифорнийского населения. Он изрядно преуспел в этом, завоевав среди местных гидальго и монахов-францисканцев авторитет непримиримого борца со всяким свободомыслием, а среди местных либералов – славу тайного поборника революции. Латифундисты видели в нем землевладельца, офицеры, не забывшие о храбрости капитана на полях сражений, – боевого товарища…
И вряд ли кто-то из многочисленных знакомых Гомеса догадывался, что этот патриот, реформатор и революционер служит всегда только своим личным интересам, ибо давно убедился в том, что лучшего союзника, чем он сам, ему вовек не сыскать, а лучшее отечество находится там, где ему хорошо…
Так продолжалось вплоть до 1820 года, когда в Испании началась революция, возглавляемая Риего. В Новом Свете успехи восставших и, более того, сама казнь их вождя королем-клятвоотступником Фердинандом вызвали небывалый подъем освободительного движения, в которое на этот раз включились и крупные землевладельцы, и прогрессивная часть духовенства. Перед единым фронтом повстанцев испанские гарнизоны сдавались практически без сопротивления, и 28 сентября 1821 года Мексика стала независимой от королевской власти. Правда, один из лидеров восстания – полковник Итурбиде – тут же объявил себя императором Августином I, однако удержался у власти лишь до марта 1823 года, когда был свергнут мятежниками и расстрелян. В следующем году Национальный конгресс принял конституцию и провозгласил республику, лишив церковь монополии на образование, отменив подушную подать, декларируя свободу печати и равенство всех граждан перед законом. Республиканцев поддержали во всех провинциях, за исключением Верхней Калифорнии, где, пользуясь сумятицей, к власти пришли военные. Впрочем, переворотом это можно было назвать с трудом: хунту возглавил не кто иной, как бывший губернатор области Пабло де Сола. Его ближайшим помошником и комиссаром хунты сделался Гомес Герера, выслуживший к тому времени чин коронеля и орденскую звезду на грудь.
Новая должность способствовала увеличению состояния Гомеса. В столице Верхней Калифорнии – Монтерее – он приобрел один из лучших особняков, чудом уцелевших после разрушительного набега на город морских разбойников. Возглавляя карательную экспедицию против индейцев племени помо, комиссар пополнил захваченными в плен дикарями ряды своих пеонов и, нещадно эксплуатируя их, добился высоких урожаев на полях отцовской гасиенды. Потом за бесценок купил заброшенный серебряный рудник в верховьях реки Буэнавентура, который благодаря новому оборудованию вскоре тоже стал приносить прибыль. Все это вполне обеспечивало Герере безбедное существование на много лет вперед.
Но когда у тридцатилетнего мужчины есть почти все: положение в свете, поместье, деньги, – самое время задуматься еще об одном – о выборе дуэньи де ла каса.
Претенденток на роль сеньоры Герера нашлось немало. Лучшие семейства Монтерея и его окрестностей почли бы за честь видеть комиссара хунты женихом своих дочерей. Помимо богатства и высокого положения в обществе этот сольтеро в глазах девушек обладал еще одним немаловажным достоинством – он был красив и статен. Комиссар хунты умел быть таким предупредительным, хорошо танцевал, не скупился на комплименты дамам и слыл непревзойденным франтом. С набором упомянутых качеств вовсе не сложно прослыть душой общества и заслужить у его женской половины ласковое прозвище Бонито.
Каково же было бы разочарование всех этих Изольд и Карменсит, если бы им удалось хоть единожды заглянуть в душу того, кого окрестили они «хорошеньким»! Ничего, кроме холода и расчета, не нашли бы они там…
Впрочем, оставалось для Гомеса одно исключение из общего правила. Дочь старинного друга его отца – Мария Меркадо. Давно, когда сам Герера был подростком, а Мария – младенцем, родители обручили их. Обручение это держалось в тайне и не сыграло бы никакой роли, если бы молодые люди после смерти своих родных пожелали забыть о нем. И все же так не случилось. Герера напомнил сеньорите Меркадо о воле их покойных родственников и оповестил ее дядю дона Аргуэлло, у которого она жила в это время, о своем намерении на следующий год сыграть свадьбу.
Конечно, говорить о беззаветной любви Гомеса к Марии Меркадо было бы неверно. Герера даже в таких вещах, как брак, учитывал все аспекты. Он несомненно знал о том, что нынешний президент хунты полковник Пабло Винсенте де Сола, не раз уже заводивший речь о своей грядущей отставке, прочит в преемники вовсе не молодого комиссара, а своего однополчанина и друга – престарелого дядюшку нареченной Гомеса. Стать родственником правителя Верхней Калифорнии совсем неплохо для человека, который со временем сам надеется занять этот пост… Впрочем, честолюбию Гереры пришлось изрядно потесниться под натиском другого, не менее сильного чувства. Когда после долгой разлуки Гомес вновь увидел прелестную девушку, расцветшую, как персиковое деревце весной, страстное желание обладать ею так захватило его, что он почти забыл все остальные аргументы в пользу предстоящего брака.
Но у прекрасного цветка оказались шипы. Мария, вопреки ожиданиям жениха, вовсе не растаяла от страстных взглядов и подарков. На словах не имея ничего против воли умерших родителей, она вела себя с женихом вызывающе и даже дерзко и уже дважды переносила намеченный срок свадьбы, чем приводила Гомеса в бешенство. Дон Аргуэлло, к которому Герера обратился с просьбой повлиять на строптивую племянницу, только развел руками: мол, бедная сирота вольна определять свою судьбу, и он, дядя, не вправе вмешиваться.