Голос шамана изменился, стал звонким и сильным. Слушающие его воины переглянулись: ясно, что Куэхих, герой рассказа, намекал на пули. Они такие же черные, как лесная ягода, но вкус у них свинцовый.
Нахуву продолжал, но уже иным, низким голосом:
– Лушвак спросил Куэхиха: «Где взял ты эту чернику? На какой войне добыл? У меня есть своя черника. Она крупнее твоей. Я взял ее у длиннобородых. Сейчас мы накормим тебя и твоих воинов ею».
Шаман замолчал, давая возможность слушателям оценить наглость старого врага хуцновцев – Лушвака. Воины снова переглянулись и укоризненно покачали головами. Тогда Нахуву продолжил свой рассказ:
– Они стали стрелять друг в друга. Вскоре Лушвак и его люди скрылись в подземных убежищах. Тлукнахади и их союзники подумали, что все враги убиты. Они перелезли через частокол и взобрались на крыши вражеских барабор. Тогда текуеди вышли из своих нор и напали на них сзади. Первого тлукнахади убил Саден – племянник Лушвака. Сам Лушвак убил семерых. В бою пал один из вождей тлукнахади Дехудуу. Два дня простояли воины семи кланов у Орлиной крепости. Ждали, когда текуеди выдадут им назад тела погибших воинов. Лушвак отказался сделать это. «Волчьи зубы впились в тела умерших. Их не вырвать оттуда», – так сказал Лушвак.
Канягит и остальные мужчины знали, что Волк – тотем текуеди. Своими словами победитель Лушвак давал побежденным понять, что отдал тела поверженных врагов своему покровителю.
Голос Нахуву задрожал, как у женщины, оплакивающей умерших:
– Зачем, братья, вы не отрезали головы своих погибших воинов? Зачем не сняли сами с них скальпы? Враги теперь будут держать их у себя, покуда сами останутся живы. Высушат на солнце и будут хранить, думая, что сами сделались подобны погибшим храбрецам…
Тут шаман оборвал свою речь и открыл мутноватый от старости глаз, обвел им всех присутствующих, потом стены своего жила, по которым были развешаны черепа врагов дешитан и их высушенные скальпы.
Когда он заговорил снова, это была речь уже не плачущей женщины, а гордого воина-дешитана, раненного в сражении и просящего своего соплеменника о высшей милости:
– Брат, я – не знатен и не богат. Я – не вождь и не племянник вождя. Но я воин и не хочу, чтобы мой дух пошел к предкам без головы. Не хочу, чтобы враги, показывая мой скальп, говорили: «Его братья настолько бедны, что не смогли выкупить волосы своего убитого». Поэтому, брат, сделай это за них. Отрежь мою голову и отнеси в дом моего отца…
При этих словах шамана слушатели издали возглас одобрения, а тот, все возвышая голос, закончил рассказ:
– Лушвак жестоко поплатился за свой поступок. Новой весной союзники тлукнахади во главе с вождем дешитан Йэлнаву из рода Ворона напали на стоянку текуеди и всех перебили. Лушвак, спасаясь бегством, поднялся высоко в горы на вершину, куда никто не мог войти. У него были пули и ружье, но он выронил их, когда был почти у самой вершины. Йэлнаву выстрелил ему в ногу и сказал, чтобы Лушвак спускался. Лушвак не стал спускаться. Он бросился вниз с утеса и упал к ногам воинов уже мертвым. Он не захотел жить и стать калгу – рабом, потому что был храбрым воином, а еще потому, что весь его народ погиб…
В бараборе воцарилось молчание. Все были под впечатлением от рассказа Нахуву. Потом воины поднялись и покинули жило шамана. Вечером они сойдутся в отдельной бараборе, где живут мужчины в дни подготовки к войне, и обсудят между собой услышанное.
Канягит остался на месте. Он хотел поговорить с мудрым Нахуву о том, что тревожило его сейчас более всего, – о конфликте с ситкинскими киксади. Лучшего собеседника, чем Нахуву, найти было трудно. Нахуву прославился тем, что примирил однажды два влиятельных клана. Это случилось в те дни, когда сам шаман оказался пленником верховного тойона ситкинцев Скаутлельта. В плен он попал, когда не смог вылечить ситкинского анъяди Кантаика. Заклинания Нахуву не помогли умирающему. Чтобы оправдаться перед родственниками покойного, Нахуву обвинил его родную сестру в колдовстве: якобы она погубила брата. Разъяренные ситкинцы едва не убили шамана. Его укрыл у себя Скаутлельт. Старый тойон рассчитывал с помощью Нахуву помириться с дешитанами, с которыми вот уже несколько лет киксади вели жестокую войну. Мир был нужен индейцам: на их землю пришли длиннобородые. Только вместе можно было одолеть их. Это хорошо понимали Скаутлельт и Нахуву. Вот почему шаман согласился выступить куваканом – заложником мира. Вернувшись при помощи Скаутлельта в Хуцнову, он убедил вождей своего рода в необходимости перемирия с киксади. Отряд воинов-дешитан был отправлен на Ситку. Там они поймали двух мальчиков-киксади, собиравших моллюсков, и через них передали ситкинцам несколько связок сушеного лосося и тюлений желудок, наполненный жиром и ягодами голубики. Мальчикам велели сказать вождям киксади, что дешитане положили конец вражде и готовы встретиться с бывшими врагами на Сахе Ни – реке Костей. Осенью эта встреча состоялась, и после всех церемоний между кланами был заключен мир. Этот мир позволил разгромить крепости бледнолицых пришельцев на Ситке и в Якутате и до сего дня удерживать контроль над проливами.
Однако недавно случилось событие, которое могло стать поводом к новой войне. Двое молодых дешитан, преследуя лося, зашли в охотничьи угодья киксади. Когда лось был убит и они перетаскивали его тушу к своей лодке, к ним подошел племянник вождя клана киксади Катак. Он сказал, что лось принадлежит ему, так как убит на земле его рода. Дешитане заспорили с ним. Спор перерос в драку, в которой один из хуцновских охотников был ранен, а Катак убит. Дешитане забрали лося и тело Катака и привезли в свою крепость.
Канягит понимал, что гибель воина киксади, причем такого знатного, как Катак, не останется незамеченной. Котлеан – главный тойон ситкинцев – скоро узнает, кто виновен в смерти его племянника, и захочет отомстить. Значит, войны не избежать. Если, конечно, Канягиту не удастся договориться с Котлеаном и отдать ему виновников происшествия на расправу. Такой шаг будет воспринят многими из дешитан как проявление слабости вождя и подорвет его положение в клане. Но мир с киксади сейчас, накануне сезона охоты на морских выдр, очень важен. Длиннобородые, живущие на Ситке, снова отправят гидаков добывать шкуры калана. У дешитан недостаточно воинов, чтобы в одиночку противостоять им. Мир с киксади нужен и для торговли. Скоро опять придут к землям тлинкитов большие лодки бледнолицых с товарами. Эти товары необходимы и дешитанам, и киксади. Если кланы начнут междоусобную войну, торговцы смогут поднять цены на одеяла, ружья и порох. Все это будет на руку длиннобородым – главным врагам тлинкитов…
Канягиту было важно узнать, что думает обо всем этом Нахуву.
Когда за последним из вышедших воинов опустилась шкура, тойон обратился к шаману, который покачивался в такт какой-то мелодии, слышимой ему одному:
– Нахуву стар и мудр. Все знают, что своим одним глазом он видит лучше, чем любой воин дешитан двумя. Мне нужна твоя мудрость, шаман.
– О чем ты хочешь говорить со мной, вождь? Неужели о войне с киксади?
Канягит сдержал возглас удивления, который не к лицу вождю, и сдержанно сказал: