Впрочем, мотив в этом деле можно обнаружить, кажется, под каждым листом. Вся новая информация, любые дополнительные сведения, которые удается мне получить, обязательно выводят на какой-нибудь новый мотив. Вот что значит изначально не определиться. Невнятные претензии, которые мог иметь к Всеславину Мазурицкий, изложенные Тамарой в нашей первой беседе, больше походили на выражение личной неприязни, чем на реальные обоснования мотива для преступления. И ненапрасно, ох, ненапрасно так долго не воспринимала я их всерьез. Даже если преступник в этом деле действительно Мазурицкий, боюсь, реальный мотив его будет очень отличаться от того, что наговорила Тамара.
Впрочем, я снова отвлекаюсь. Сейчас необходимо выяснить, каковы были намерения Всеславина, взявшегося собирать коллекцию одинаковых рисунков. И выяснить это не так уж сложно.
Если верно предположение о том, что Всеславин сознательно и цинично отблагодарил за жизнь сына подделкой и только с этой целью взял рисунок при дележе украденного из музея, значит, подлинник ему самому был дорог и, соответственно, до сих пор находится у него. Тамаре, как женщине и матери, он мог не сказать об этом, и, судя по искренности ее тона, она совершенно уверена, что у Леонида – подлинник.
Кстати, пожалуй, и мне не следует слишком много болтать. Несомненно, нам придется произвести небольшую ревизию в архивах Всеславина, и лучше будет, если я скажу, что мы ищем копию Дюрера. Хотя уже ясно, что, если что-то найдем, это, несомненно, будет – увы! – подлинник.
Если же подтвердится вторая версия, то есть что Всеславин отдал другу подлинник, а копию взял для перепродажи и только потом какими-то неведомыми путями она попала к Леониду, то мы просто не найдем ничего.
Что ж, план действий предельно ясен.
Я взяла трубку, нашла номер Тамары и нажала на вызов.
– Тамара Львовна? Это Татьяна. Вы еще не освободились?
– Ну что вы, я давно уже дома! Это было совсем небольшое дело… Так, пустячок… Почти не заняло времени.
Ее голос был радостным, а потом легкомысленным. Так может говорить юная невеста в свой первый в жизни медовый месяц. Но взрослая, солидная женщина… Хорошо за сорок, только-только схоронившая мужа…
«Да что там такое происходит?! – раздраженно думала я, предполагая новые неожиданности и ненужные сюрпризы при встрече. – Почему мне не доложили?»
Впрочем, вслух я сказала другое:
– Вы сейчас дома? Это просто отлично! Могу я подъехать? Я уже поработала с вашими фотографиями, они мне очень помогли. Но чтобы, как говорится, расставить все точки, необходимо выяснить еще одну небольшую деталь…
– Да, пожалуйста! Подъезжайте. Рада буду снова увидеться с вами.
Нет, это что-то невероятное! Ее как подменили. Неужели шалун Эдик – виновник всех этих волшебных превращений?
Но раздумывать о пустяках было некогда. Я спустилась к машине и минут через двадцать снова входила в ставшую уже родной необъятную прихожую.
Тамара искрилась счастьем и летала по комнатам, как гимназистка.
«Ох, не Эдик! Ох, чует мое сердце, что-то тут… нечисто».
– Тамара Львовна, мне необходимо кое-что уточнить…
– Да, пожалуйста, спрашивайте.
– Извините, если снова придется затронуть печальные темы…
– Ничего… ничего, это… спрашивайте, я готова.
– После кончины мужа вы уже просматривали бумаги? Архив, экспонаты коллекции… Вы как-то упоминали, что Владислав Викентьевич имел личную коллекцию…
– Да, но… Он имел, но эти вещи тоже со временем продавались. Все-таки мой муж в первую очередь бизнесмен… был бизнесменом. Так что постоянной коллекции как таковой не было. Какие-то работы ему нравились, и они оставались у нас дольше. Вот, например, как этот Моне, который висит сейчас в кабинете, или Дюрер. Помните, я говорила вчера?
– Да, конечно.
– Ну вот. Что-то задерживалось, но, когда находился выгодный вариант, Владислав, как правило, продавал.
– Вот вы сейчас упомянули о Дюрере… У меня есть информация, что кроме подлинника Владислав Викентьевич был владельцем копии этого рисунка…
– Да? Впервые слышу.
Удивление Тамары было совершенно искренним, даже легкомысленно-романтичное выражение исчезло с лица, и я порадовалась, что выбрала правильную стратегию и не сказала, что муж ее, возможно, довольно-таки циничный негодяй.
«Пускай думает, что облагодетельствовала этого Леонида. Чем бы дитя ни тешилось. А уж как оно там на самом деле… это мы сейчас выясним».
– Тамара Львовна, если это возможно, если личную коллекцию Владислав Викентьевич хранил дома, я бы очень просила вас пересмотреть экспонаты, а точнее, рисунки, гравюры и все, что может быть изображено на листе бумаги, и выяснить для меня этот вопрос. То есть имеется ли в архивах господина Всеславина копия того рисунка, который вы подарили Леониду. Это очень, чрезвычайно важно для расследования, иначе я бы не беспокоила вас.
Тамара находилась в явном замешательстве и, видимо, не знала, как поступить. Наконец она сказала:
– Да… задали вы мне задачу… Все, что покупал лично для себя, Владислав хранил дома, но… разбирать все его бумаги… Впрочем… у него была одна папка… Если действительно, как вы говорите, кроме подлинника он имел еще и копию… в чем я, честно говоря, очень сомневаюсь, то она может быть в папке с рисунками… Подождите, сейчас я принесу.
Тамара открыла одну из многочисленных дверей, ведущих из прихожей, и довольно долго я находилась в помещении совершенно одна.
Откуда-то издалека доносились визги и хохот резвящегося мальчика, из-за двери, за которой скрылась Тамара, слышалось загадочное шуршание, и наконец она снова появилась в коридоре, держа в руках огромную, размера ватмана, папку.
– Пойдемте в кабинет, – говорила она, с трудом вписываясь в дверь со своей крупногабаритной ношей.
В кабинете, на старинном, крытом сукном письменном столе мы свободно разложили необъятную папку, и даже осталось еще место.
Папка скрывала в себе не слишком толстую стопку желтоватой, старой на вид бумаги. Большая часть листов лежала не просто так, а была бережно обернута в тонкий пергамент.
Перебирая эти раритеты, Тамара о каждом из них находила что сказать, и было очевидно, что коллекция ей хорошо знакома.
Но вот, развернув очередную оболочку, она изумленно застыла и долго пребывала в молчании, переводя взгляд то на меня, то на рисунок у нее перед глазами.
– Не может быть! – наконец воскликнула она. – Какое-то волшебство… Но как вы узнали?!
– Это моя работа, – скромно ответила я.
– Нет… это что-то… что-то невероятное! Так вы говорите, это – копия?
– Разумеется.
– И как точно… Все детали, мельчайшие черточки… Впрочем… я не специалист, конечно, но… изумительно!