– Только неясно – за кого, так?
– Так.
– Вы хотите что-то предложить? Ганц?
Глаза встретились. И словно невидимые нити протянулись между двумя людьми.
Понимание.
Осознание.
Потрясение.
– Ганц… вы хотите…
Лиле отказал голос. Оно, может, и к лучшему. Иначе она бы точно что-то ляпнула не к месту. Ганц положил руки на стол, и женщина заметила, что его пальцы чуть подрагивают.
– Лилиан, я знаю, что это дерзость. И вы можете счесть это подлостью с моей стороны. Но я умоляю хотя бы выслушать.
Коротко кивнув, Лиля убрала руки под стол. Ее-то пальцы дрожали куда ощутимее.
– Все то, что вы перечислили касательно кандидатуры будущего супруга… Я ведь подхожу. Так?
Она снова кивнула.
– Почему я на это решился… Не знаю. Я бы молчал, и долго. Лилиан, я не могу сказать, что безумно люблю вас.
Да Лилиан и о себе такого сказать не могла, чего уж там. Безумная любовь – это у Шекспира. А у нее сплошной прагматизм.
– Мне хорошо в вашем доме. Да, в вашем. Я уважаю и ценю вас, я привязался к Миранде, я… у вас по-настоящему тепло…
Лиля видела – Ганц нервничает. И говорит от души, пытаясь выразить то, что мучило его все это время.
– Знаете, когда я приехал к вам в Иртон… я приглядывался, составлял мнение – и начал уважать вас. Когда понял, что вы умны, талантливы… я удивлялся, как ваш муж не разглядел этого в вас.
– Он не хотел видеть, – пожала плечами Лиля.
– Я увидел – я удивлялся. И… я завидовал. Джерисону было дано многое. Положение, уважение, теперь еще и такая жена – и что? Он играл жизнью, не ценя ничего из этого. А я бы душу продал за свой дом. За то, чтобы меня ждали. Чтобы было куда вернуться. А он это разрушал. Я так и не смог этого понять. Не важно… В Иртоне вы были совсем другим человеком, чем здесь, в столице…
– Я растерялась, – честно призналась Лиля.
Ганц тряхнул головой.
– Столица – это не ваше. Здесь вы были растеряны, вы не знали, что и как, вы совершали ошибки… и мне захотелось вас защищать. Вы знаете, что с королевской службы просто так не уходят.
– Знаю, – кивнула Лиля. – Собственно, я была уверена, что вы носите королю отчеты. Это ведь так?
– То, что не могло вам повредить.
– И я вам за это очень благодарна.
– А еще… Я здесь отогревался. Не знаю, как лучше сказать…
Ганц беспомощно развел руками, но Лиля его хорошо понимала. Тепло душевное. Когда всем хорошо и уютно. Когда отогреваешься и чувствуешь себя дома. Когда тебе спокойно и тебя ждут. И понимаешь, что ты – дома.
Об этом красиво говорят поэты и писатели. А в жизни… кто знает это чувство – тому повезло. Кто-то принимает за него покой. Кто-то привычку. Но стоит человеку хоть раз понять, какое оно – настоящее, и полумерами он уже никогда не ограничится.
Это непередаваемое ощущение – знать, что ты кому-то нужен, что тебя принимают таким, какой ты есть, любят и ждут. Именно таким – и всегда. Что бы ни случилось.
Лиля так и создавала свой островок в мире средневековья.
Хельке и Лория с ее детьми.
Вирмане. Лейф и Эрик. Ингрид и девушки, которые успешно учились ажурной вязке.
Мастера и мастерицы.
Лейс и его солдаты.
Тарис Брок и Алисия Иртон.
Патер Воплер с сыном…
Все они были частью маленького мира Лилиан Иртон и Миранды Кэтрин Иртон. И его же частью стал лэйр Ганц. И хотел в нем остаться. Потому что плохо ли, хорошо ли, но это было что-то теплое и уютное. Где никто никого не ругает, где даже споры ведутся добродушно, где нет места злости и жадности.
Еще не семья, но нечто очень близкое. И Ганц прикоснулся самым краешком к этому теплу. Отогрелся. И захотел остаться.
Она накрыла своей рукой руку мужчины.
– Не надо. Я понимаю…
Их взгляды встретились. Одну короткую и в то же время безумно длинную минуту мужчина и женщина смотрели друг на друга.
Он – воин. Шпион. Тайных дел мастер. Убийца и дознаватель на службе короны. В его прошлом крови по колено. И грязи – по шею.
Он сражался всю жизнь. За себя, за корону – и против всего мира.
Он устал. И ему нужно что-то для себя. Островок покоя и мира. И вот его лэйр Ганц станет защищать до последней капли крови.
Один, всегда один, кричи не кричи, молись не молись, Альдонай забыл про тебя. И с каждым годом тяжесть на душе все страшнее.
Альдонай, прими меня, устало безверного, не с добром, не со злом, с тем, что есть в душе моей…
Он уже давно не верит в Альдоная, его работа приучила королевского представителя к самой жуткой грязи. И именно поэтому он люто, даже себе не признаваясь, завидовал Джерисону. У графа было все – по праву рождения. И он не понимал, чем владеет. Не ценил, не защищал, не берег…
А Ганц понял. И готов был все отдать, лишь бы его впустили. И приняли.
Лиля смотрела ему в глаза, и он видел в них свое отражение.
То же усталое одиночество. Та же тоска.
Одна. Всегда одна. И за ее спиной ее люди. А она за все в ответе. И любое неправильное решение может стоить жизни ее близким. Уже стоило…
И нет сил ни на что. Только держаться, стиснув зубы, идти вперед, держаться, делать дело – и тихо плакать по ночам.
От тоски.
Не на кого опереться. Некому довериться. И давит ноша принятых решений. Жестоких, безжалостных…
Да, их меньше, чем у Ганца. Но разве от этого легче?
Никогда не легче.
Мужчина и женщина смотрели друг на друга.
Между ними не проскакивала искра безумной страсти. Они не бросались друг другу в объятия. Но это было тихое понимание, которого иногда не достигают и за десять лет брака.
Самому сильному мужчине нужно место, где можно отдохнуть.
Самой сильной женщине нужно знание того, что она не одна. Что за ее спиной есть кто-то сильнее.
Союз?
Выстраданный и ставший возможным только после очень многих бед.
Тяжелых решений, крови, смертей…
Когда-то они подозревали друг друга. Не доверяли. Опасались подвоха. Когда-то они ждали удара.
Сейчас им предстояло принять одно из самых серьезных решений.
Принять? Или оно уже принято?
Ганц смотрел на женщину. Он видел ее каждый день, но сейчас – словно впервые. Отблеск свечей ложится на золотые волосы, искры пляшут в загадочных зеленых глазах, лицо кажется удивительно юным и в то же время мудрым…