– Помнишь беспорядки после поражения в Третьей опиумной войне? Лет пять назад было дело.
– Помню.
Неожиданный союз Поднебесной и Японии позволил объединенным силам восточных государств нанести ряд чувствительных поражений русской армии, усиленной колониальными корпусами французов и англичан.
– Беспорядки были знатные, – невесело усмехнулся Рамон. – Ты тогда еще не работал, а мне довелось стоять в оцеплении. Такого насмотрелся, до сих пор те места стороной обхожу.
– Ближе к делу, – потребовал я, вцепившись в поручень. Вагон мотало из стороны в сторону, и возникли даже опасения, что еще немного – и он сойдет с рельсов. Но нет – паровоз постепенно сбросил скорость, выкатил на станцию и остановился.
Констебль отпихнул в сторону притиснутого к нам толпой мужичка и продолжил рассказ:
– Китайцы пытались закрепиться за пределами квартала, лисы сделали несколько вылазок.
– И у Третьего департамента лопнуло терпение? – догадался я.
– Именно так, – подтвердил Рамон. – Триадам пришлось сдать исполнителей, после подавления беспорядков им просто выкрутили руки. Как говорят, о той истории среди местных распространяться не принято. Все делают вид, будто ничего не было.
– Так понимаю, поймали не всех?
– Мне рассказали об одном счастливчике, – подтвердил констебль, – который пропустил все веселье на континенте.
– И?
– Когда он вернулся, то набрал уличных малолеток, таких, что мать родную за пару франков зарежут. Настоящего таланта ни у кого нет, эти звереныши берут числом и напором. Как я и говорил, лисы теперь – обычная банда.
– Тем проще, – усмехнулся я и спросил: – Патроны достал? По крайней мере один оборотень в банде настоящий.
Рамон похлопал по цевью лупары.
– Отменные пилюли: свинцовые, с оболочкой из серебра. То, что доктор прописал.
Тут поезд начал вновь замедлять свой ход, и констебль принялся протискиваться к двери.
– Выходим, – позвал он меня за собой.
Когда состав под шипение пара остановился, мы вышли на перрон и поднялись на улицу. Станция подземки находилась посреди китайского квартала, и жизнь вокруг била ключом.
Всюду горели китайские фонарики, светились огни в витринах харчевен и игорных домов. Босоногие рикши катили за собой коляски, сновали по своим непонятным делам местные обитатели, глазели по сторонам заглянувшие развлечься чужаки.
Внешне все было очень пристойно, но я знал – стоит только сойти с центральной улицы, и все это благолепие как рукой снимет. На каждом шагу начнут попадаться опиумные курильни и притоны, на каждом перекрестке будут приставать к прохожим малолетние проститутки.
– Кого ждем? – спросил я Рамона, который остановился на краю дороги и озадаченно вертел головой по сторонам.
К нам сунулся было нищий с кружкой для милостыни, но констебль рявкнул на попрошайку с таким остервенением, что того словно ветром сдуло.
– Нервничаешь? – удивился я, поскольку Рамон обычно отличался просто непрошибаемой невозмутимостью.
– Не терплю убогих, – передернул констебль плечами. – Мать говорила, они притягивают несчастья.
– Боишься? – прищурился я.
– Один мой кузен угодил под поезд, и ему отхватило полруки. А еще у Новака из второго отряда после удара ножом кисть отсохла, – припомнил Рамон, замолчал и с подозрением уставился на меня. – Твои штучки, да? Только попробуй воспользоваться – в бараний рог сверну.
– Ждем, говорю, кого? – усмехнулся я, на всякий случай делая зарубку на будущее.
Раньше подобной слабости я за приятелем не замечал.
– Наряд, – пояснил Рамон и потянул меня за собой к лапшичной, перед которой под стук барабанов вышагивали забравшиеся в матерчатого дракона зазывалы. – Вон они!
Пусть полиция метрополии и смотрела сквозь пальцы на творящееся внутри китайского квартала беззаконие, но на главных улицах белые господа могли не волноваться, что их ограбят, зарежут или попросту обольют помоями с ног до головы. Присутствие полицейских напоминало триадам о необходимости хранить благоразумие. Правда, работало это только на главных улицах, за то, что творилось в глухих переулках, ответственности не нес никто.
При нашем приближении дверь лапшичной распахнулась, и на веранду вышли четыре констебля, один из них оказался местным. Китаец тащил на плече самозарядный карабин Мадсена – Бьярнова, у остальных пояса оттягивали револьверы и дубинки.
Рамон незаметно сунул сотенную купюру в руку старшего и спросил:
– Есть адрес?
Седоусый констебль с морщинистым лицом ничего не ответил и уставился на меня.
– Сиятельный? – поморщился он, пожевал обветренную нижнюю губу и предупредил: – Не снимайте очков, здесь вашего брата не любят.
– Не проблема.
– Франц! – дернул седоусого Рамон. – Так ты узнал адрес или нет?
– Лис в «Нефритовом жезле», здесь недалеко.
– Это бордель? – предположил я, исходя из названия.
– Бордель, – подтвердил констебль, застегнув мундир на верхнюю пуговицу. – Мы присмотрим за улицей, вы работаете внутри. Подходит?
Седоусый явно рассчитывал стрясти с нас за помощь еще пару сотен, но Рамон его разочаровал.
– Подходит! – кинул он, расстегнул плащ и выпростал хлястик кобуры с автоматическим револьвером Веблей – Фосбери четыреста пятьдесят пятого калибра. Весила эта махина больше килограмма и особой надежностью не отличалась, зато превосходила обычные револьверы точностью боя.
Констебль с досадой сплюнул себе под ноги и пожал плечами.
– Давайте за мной! – позвал он и зашагал по тротуару.
Мы поспешили за ним, полицейские двинулись следом.
Пока шли по главной улице, людей вокруг меньше не становилось. Местные обитатели в традиционных китайских одеяниях зазывали многочисленных зевак в харчевни, ювелирные салоны и букмекерские конторы, но тех в большинстве своем интересовали совсем иные развлечения. Многие из прохожих едва держались на ногах. Таких отличал либо мутный взгляд и бледная кожа опиумных курильщиков, либо раскрасневшиеся физиономии записных выпивох. Женщин навстречу почти не попадалось.
Вскоре констебль свернул в один из боковых переулков, и мы словно попали в другой мир. Сгустилась темень, зачавкала под ногами грязь, перехватило дыхание от нестерпимого зловония; к амбре выплеснутых из окон нечистот примешивался стелившийся по земле едкий дым и запах готовящейся еды. Всюду на нас глядели наглухо закрытые ставни и запертые двери, идти приходилось по узеньким проходам меж засаленных стен домов, где не разойтись со встречным, не задев его плечом. Поблизости гремели барабаны и взрывались шутихи, но звуки доносились приглушенные, они быстро терялись в извилистых переходах.