Олимпия со вздохом села на кушетку рядом с Брентом. Обратившись лицом к камину, она долго смотрела в огонь, и это немного успокоило ее: ярость ушла, осталось лишь негодование. Олимпия не была настолько наивной, чтобы закрывать глаза на существование такого рода заведений, где некоторые мужчины могли удовлетворять свои извращенные аппетиты, а другие – поставлять туда живой товар. Просто ее поражала жадность этих людей, жадность, не знавшая границ. Когда речь шла о беззащитных детях, она разрывалась между желанием расплакаться и желанием превратиться в женщину-воительницу, которая мечом снесла бы головы всем негодяям.
– Я уверена, что в том доме они занимаются делами абсолютно беззаконными, – проговорила она наконец.
– Именно поэтому мы понаблюдаем, а потом натравим на них Добсона с его людьми, которые возьмут дом штурмом, – сказал Брент. – Мне только надо найти способ узнать, что происходит там внутри и кто там находится.
Печаль окончательно одолела гнев, и баронесса тяжко вздохнула. Брент же почти физически ощутил произошедшую в ней перемену и больше не мог делать вид, что ничего не замечает, не мог бороться с собой, с желанием успокоить ее.
Обняв Олимпию за плечи, Брент привлек ее к себе, и она тотчас прижалась к нему, благодарная за эту нежность. Граф, конечно, понимал, что долго оставаться в такой близости от нее – большая ошибка, но не находил в себе силы, чтобы отодвинуться.
– Наверное, это не умно, – сказала Олимпия, наслаждаясь теплом, исходившим от его сильного тела. И тут же вспомнила, как они недавно целовались.
– Да, наверное, неразумно, – согласился Брент. – Тем более что нас… – Он запнулся, подыскивая нужные слова – те, в которых не было бы и намека на что-то неприличное.
– Верно, нас влечет друг к другу, – подхватила Олимпия. – А наше столь близкое соседство только добавляет искушения.
«Олимпия Уорлок совсем не застенчивая девушка», – мысленно усмехнулся Брент. Он слышал о том, что в течение нескольких последних лет ее не раз привлекали к расследованию сложных преступлений, но подозревал, что причина ее смелости вовсе не в этом, а в возрасте. Многие считали баронессу старой девой, забывая о ее коротком замужестве. Кроме того, у нее имелась целая армия родственников мужчин.
– Да, пожалуй, – согласился Брент, но она не отодвинулась. – Что ж, мы оба вполне взрослые люди, так что можем не придавать значения некоторым вещам. – Он улыбнулся, услышав, как Олимпия насмешливо фыркнула в ответ на его замечание. – Это ты по поводу того, что мы взрослые?
– Разумеется, мы оба взрослые. Но это не так уж и важно. Важно то, что в тот дом все время приводят детей.
– Твоя правда. – Уступив искушению, Брент уткнулся носом в ее густые волосы – и поморщился, почувствовав, как в паху заныло от желания.
Его теплое дыхание коснулось ее шеи – и Олимпию затопила волна удовольствия. Но она постаралась, чтобы Брент не заметил ее реакции. Он оказался первым мужчиной, который вызвал у нее желание, но она пока не могла решить, умно ли будет уступить своему желанию или лучше устоять перед ним. Ее единственная близость с мужчиной принесла жуткий опыт – и детство внезапно закончилось. После этого она больше никому не могла поверить, и в душе ее остались незримые шрамы. Что, если она сейчас откликнется на желание своего тела, а потом вновь столкнется со страхом и болью? Ведь это будет унижение… Но ей так хотелось протянуть к нему руки и жадно вцепиться в него, чтобы испытать наслаждение, которому безоглядно и с упоением отдавались многие в ее семье. Только нужно было…
Однако от этого шага ее удерживало еще одно обстоятельство, которое она не смогла бы изменить в свою пользу, как бы ей этого ни хотелось. Если заниматься любовью, то для этого ведь придется раздеться. Брент же мужчина наблюдательный, и она боялась, что он заметит на ее теле некие знаки, которые подскажут, что у нее имелась тайна, большая личная тайна. А Олимпия считала, что пока не готова поделиться ею.
– Нам нужно подготовить план. Надо решить, как мы будем следить за Доббин-Хаусом, – предложила она, надеясь, что разговор о деле поможет ей отвлечься от этих мыслей.
– «Мы»? – Брент слегка отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза. – В этой авантюре не может быть никакого «мы».
– Разумеется, может. Мы не вправе отправлять мальчишек следить за домом. Эти негодяи с легкостью вычислят их, и мне даже думать не хочется о том, что может потом случиться. У тебя же нет никого, кто мог бы туда пойти. А сам ты не можешь это сделать, потому что тебя быстро раскроют, если твоя мать действительно одна из тех, кто содержит это заведение.
Брент тихо выругался. Олимпия была абсолютно права. У него и впрямь не было никого, кого он мог бы послать в Доббин-Хаус. Все его друзья разъехались, мальчики слишком неопытны. Ему самому нельзя было рисковать, потому что новость о его визите в это заведение моментально дойдет до матери. А ее следовало как можно дольше держать в неведении, иначе она сумеет избежать наказания за свои преступления.
– Я сам займусь слежкой, – сказал граф, немного помолчав.
– И оставишь тылы незащищенными?
– Олимпия, там не место для женщин. Тебе даже знать ни к чему, что такие места существуют. Вас, женщин, нужно ограждать от этого, ведь это…
Олимпия прижала палец к его губам.
– Мне известно, что такое грязь, Брент. Не забывай, кто я такая и на что способна. Даже если мне очень захочется остаться в неведении, я не смогу этого сделать, потому что на каждом шагу натыкаюсь на мужские безобразия. Что бы я ни узнала об этом заведении, это будет ничто по сравнению с тем, что детям требуется оказать помощь. Любой шок, любое тяжелое переживание отойдут на второй план после того, как дети выйдут на свободу из этого ада.
– Но ты не зайдешь внутрь и ни до чего не дотронешься, – заявил Брент, думая о том, сколько ужасов она смогла «увидеть» с помощью своего дара. – Ты согласна?
Эти его слова походили на приказ, а на приказы Олимпия обычно ощетинивалась, после чего давала отпор. Но на сей раз все было по-другому. Ей вдруг захотелось улыбнуться Бренту, потому что он сейчас подтвердил, что верил в ее дар. Очевидно, он всегда догадывался о ее способностях, но не стал расспрашивать о том, что она увидела, прислонившись к стене в тот день в Филдгейте. И вообще он никогда не заговаривал о ее «видениях».
Олимпия коснулась губами его губ и шепнула:
– Я согласна.
Даже такое легкое прикосновение к его губам вызвало у Брента ответную реакцию, причем возбуждение было настолько сильным, что он чуть не застонал. И он перестал обращать внимание на внутренний голос, призывавший его встать и уйти. Снова заключив Олимпию в объятия, он поцеловал ее, даже не пытаясь скрыть желание, овладевшее им, когда она ответила на поцелуй.
Когда же Олимпия кончиком языка провела по его языку, он совсем перестал сдерживаться и принялся страстно ласкать ее, наслаждаясь тем, как она трепетала от его прикосновений. Чуть наклонившись, он поцеловал ее в шею, и она запрокинула голову, чтобы ему было удобнее. То, как Олимпия отвечала на его ласки, отзывалось в груди Брента сладостной болью. Он снова поцеловал ее в губы, его рука легла ей на грудь, и в тот же миг ему ужасно захотелось прижаться к ее груди губами.