Book.

Встреча Л. Г. Корнилов в Москве (август 1917 г.).

Как только поезд остановился, из него выскочили текинцы и выстроились в две шеренги. Пройдя между ними, Корнилов начал обход почетного караула, депутаций и представлявшихся лиц. Весь его путь был усыпан цветами. После короткого митинга офицеры с криками «Ура Корнилову!» подняли генерала и на руках вынесли на площадь, где он приветствовал восторженных москвичей. Автомобиль оказался весь завален цветами, которые Лавр Георгиевич приказал убрать.

– Я не тенор, и цветов мне не нужно, – заявил он. – Если вы хотите украсить автомобиль, то украшайте его Георгиевским флагом, на что я имею право как главнокомандующий.

У часовни Иверской Божией Матери Корнилов приказал остановиться и пошел помолиться.

Во время пребывания в Москве.

Первый день совещания прошел в речах Керенского и других членов Временного правительства. Министр-председатель театрально кричал с трибуны:

– Под колесницу великой России я брошу свое истерзанное сердце!

Делового разговора не получалось.

На следующий день Лавру Георгиевичу предоставили слово.

«Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым, пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде, – вспоминал П. Н. Милюков. – Почти весь зал встал, бурными аплодисментами приветствуя Верховного. Не поднялась только относительно немногочисленная левая сторона. С первых скамей туда яростно кричали: «Хамы! Встаньте». Оттуда неслось презрительное: «Холопы!» Председательствующему с трудом удалось восстановить тишину в зале…»

Свою речь Корнилов начал в минорных тонах, заявив слушателям, что русской армии, какой она была раньше, больше не существует. Для того чтобы обеспечить защиту страны от решительного и агрессивного врага, он в который уже раз потребовал восстановить дисциплину, поднять престиж офицеров, улучшить их материальное положение, упорядочить работу комитетов и навести порядок в тылу.

– Я ни одной минуты не сомневаюсь, – отметил генерал в заключение, – что эти меры будут приняты безотлагательно. Но невозможно допустить, чтобы решимость проведения в жизнь этих мер каждый раз совершалась под давлением поражений и уступок отечественной территории. Если решительные меры для поднятия дисциплины на фронте последовали как результат Тарнопольского разгрома и утраты Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок на железных дорогах был восстановлен ценою уступки противнику Молдавии и Бессарабии.

Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и я верю в спасение страны, – убеждал присутствующих Лавр Георгиевич. – Я верю в светлое будущее нашей Родины и я верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя, что нельзя терять ни одной минуты. Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер». Керенский делал вид, что доволен речью Корнилова, но и он, и генерал скрывали свои истинные чувства. Керенский опасался того, что Корнилов на волне популярности тут же организует против него военный заговор. А Корнилов, не успевший договориться с поддерживающими его партиями и движениями, боялся получить отставку. Словом, борьба двух кандидатов в диктаторы началась.

Государственное совещание, закрывшееся в ночь на 18 августа, не решило главных проблем страны и армии. Последняя перестала быть решающей силой, и в сложившемся состоянии вряд ли поддержала бы выступление против Временного правительства. Высший командный состав, хотя и был недоволен Керенским и желал его отставки, все же больше думал о своем благополучии и не хотел рисковать. Да и сказочно быстрое возвышение Корнилова породило зависть. Проявилось немало тайных недоброжелателей. Большая же часть обер– и штаб-офицеров сочувствовала программе Корнилова и готова была пойти за ним, но не имела прежней власти над солдатами. Солдаты, получив после Февральской революции определенные свободы, не желали снова попасть в ежовые рукавицы к очередному правителю. В результате складывалась «патовая» ситуация, переломить которую могли только исключительные меры. Об этом Лавр Георгиевич думал все чаще.

Пока Председатель Временного правительства и Верховный главнокомандующий занимались политическими вопросами, враг делал свое дело. В конце июля германское командование приступило к переброске своих войск с Румынского и Юго-Восточного фронтов в район Риги, где полным ходом шла подготовка к наступлению.

На рассвете 19 августа 8-я германская армия под ураганный огонь 500 батарей обрушилась под Икскюлем на 18-й корпус генерала В. Г. Болдырева, прорвала его оборону и к полудню перебросила свои авангарды за Двину. Германский генерал Э. Гутьер стремился перехватить путь отступления 12-й армии и поймать в мешок левобережные корпуса. И только отчаянные контратаки немногих стойких частей 18-го и правобережного 21-го армейских корпусов воспрепятствовали этому плану. Командующий армией генерал-лейтенант Д. П. Парский, с трудом сдерживая на правом берегу прорвавшихся немцев, отдал приказ об эвакуации Риги.

20 августа 6-й и 2-й Сибирские корпуса, оставив плацдарм, хлынули беспорядочной толпой через Ригу на север безо всякого давления противника. Разложившиеся части 18-го корпуса бежали за Двину. Немногие, еще сохранявшие порядок, как могли прикрывали это бегство, стремясь удержать неприятеля. Но их сил явно не хватало. Это было, по сути дела, бегство всей 12-й армии. 21 августа торжествующий неприятель вступил в Ригу.

12-я армия катилась на север под прикрытием спешенной конницы, которая вела арьергардные бои. Бежали так быстро, что 23 августа соприкосновение с противником было потеряно. 25 августа жалкие остатки 12 армии собрались на Венденских позициях. Потери были огромные. Так, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии В. Н. Клембовский их определил в 25 тысяч человек, в том числе 15 тысяч пленными и пропавшими без вести. Правда, несколько позже командующий 12-й армией генерал Д. П. Парский доложил о потере 18 тысяч человек, в том числе 8 тысяч пленными. Из немецких документов следует, что в ходе боев в районе Риги было захвачено 8900 пленных, 262 орудия, 45 минометов и 150 пулеметов. Число убитых солдат противника немцами не указывалось, но потери самих германских войск определялись порядка 5 тысяч человек.

Вполне понятно, что на фоне этих событий возвращение Корнилова в Ставку было безрадостным. К тревожным сводкам с фронтов прибавилось сообщение о катастрофе в Казани, где взорвался большой оружейный склад. Было уничтожено огромное количество военного снаряжения, более тысячи пулеметов. Падала воинская дисциплина. Телеграф принес весть о том, что командира одного из корпусов генерала П. Гиршфельда, у которого в результате ранения были ампутированы обе руки, солдаты закололи штыками. Правительственный комиссар Р. Линде, призывавший солдат к выполнению боевых приказов, был также убит.