– Наш Восточный фронт сильный, как никогда, – заявил Гитлер.
– Наш Восточный фронт подобен карточному домику, – заметил Гудериан. – Если его прорвут в одном месте, сразу же рухнет вся конструкция».
Гудериан оказался прав. 12 января войска 1-го Украинского фронта осуществили прорыв на Верхней Висле, южнее Варшавы, и устремились в Силезию. Войска 1-го Белорусского фронта форсировали Вислу к северу и югу от Варшавы, которая была взята 17 января. Еще севернее советские войска овладели половиной Восточной Пруссии и двинулись к Данцигскому заливу. 27 января войска 1-го Белорусского фронта форсировали Одер.
Гитлер с удивительным упорством продолжал верить в то, что западные союзники под угрозой оккупации Германии большевиками сами предложат ему мир.
– Вы думаете, англичане в восторге от событий на русском фронте? Еще немного времени, и они сами начнут искать встречи со мной, чтобы договориться о мире.
Но союзники не искали этой встречи.
Но больше всего огорчали фюрера успехи советских войск. 13 февраля 1945 года Гудериан решился обстоятельно доложить фюреру об обстановке на советско-германском фронте. Позже об этом он писал: «Предо мной стоял человек с поднятыми кулаками и багровыми от гнева щеками, дрожавший всем телом и потерявший всякий контроль над собой. После каждого взрыва негодования Гитлер ходил длинными шагами вдоль края ковра, затем внезапно останавливался передо мной и бросал мне в лицо новую порцию негодующих обвинений. Он почти визжал, казалось, его глаза вот-вот вылезут из орбит, а вздувшиеся на висках вены лопнут».
При всех негативных характеристиках А. Гитлер, видимо, хорошо понимал положение. 19 марта он подписал директиву, требующую уничтожать военные, промышленные, транспортные объекты и объекты связи на всей территории Германии. Министр вооружения А. Шпеер начал возражать против ввода в силу этой директивы. «Мы должны предпринять все, чтобы сохранить, пусть даже самым примитивным образом, основу для существования нации, – писал он в докладной записке на имя фюрера 18 марта. – На этом этапе войны мы не имеем права производить разрушения, которые могут отразиться на жизни народа. Если враги хотят уничтожить нашу нацию, которая сражалась с непостижимой храбростью, тогда пусть этот исторический позор полностью ляжет на них. Наш долг – сохранить для нации любую возможность возрождения в отдаленном будущем…»
Но Гитлер продолжал связывать свою судьбу с судьбой нации и результатами войны.
– Если война будет проиграна, нация тоже погибнет, – безапелляционно заявил он. – Это ее неизбежный удел. Нет необходимости заниматься основой, которая потребуется народу, чтобы продолжить самое примитивное существование. Напротив, будет гораздо лучше уничтожить все эти вещи нашими же руками… Кроме того, после битвы уцелеют только неполноценные люди, ибо все полноценные будут перебиты.
31 марта Геббельс, который встречался в тот день с Гитлером, записал в своем дневнике: «Мне просто больно видеть, какое плохое физическое состояние у фюрера. Он говорит, что уже почти не спит, что беспрерывно загружен работой и что его совершенно изматывает необходимость постоянно взбадривать и приводить в чувство своих слабонервных и бесхарактерных сотрудников. Могу себе представить, насколько все это утомительно и хлопотно. Фюрера мне просто жаль, особенно когда я вижу его в таком состоянии».
13 апреля пала Вена, и в этот день умер президент США Ф. Рузвельт.
– Сама история стала на нашу сторону, – заявил фюрер, узнав об этом. – Уже завтра американцы заговорят по-другому.
15 апреля к Гитлеру в Берлин приехала Ева Браун. Ждали больших перемен, но не дождались. 16 апреля англо-американские войска вошли в Нюрнберг. 21 апреля войска 1-го Белорусского фронта вышли к пригородам Берлина. В 16.40 25 апреля передовые части 69-й американской пехотной дивизии и 58-й советской гвардейской дивизии встретились на Эльбе в Торгау, примерно в 80 километрах к югу от Берлина.
Гитлер медлил, оставаясь в Берлине, хотя еще 20 апреля, в день своего рождения, приказал начать эвакуацию части чиновников, личной прислуги и документов в Оберзальцберг – горную твердыню Фридриха Барбароссы, откуда намеревался руководить войсками. Генералы уговаривали его немедленно покинуть Берлин, но фюрер, словно загипнотизированный, повторял:
– Русские в столице рейха потерпят одно из самых жестоких поражений. Все пойдет совсем по другому пути. Нужно проявить терпение и выждать день или два.
В качестве уступки генералам он согласился сформировать два командования на тот случай, если германские войска будут разъединены в результате встречи союзников на Эльбе. Северное командование поручалось адмиралу Дёницу, южное – Кессельрингу.
Гитлер не сдавался. 21 апреля он приказал генералу войск СС Ф. Штейнеру нанести контрудар по советским войскам южнее пригорода Берлина. 22 апреля фюрер целый день упорно интересовался, как развивается этот контрудар, но никто ничего не знал. Вместо этого генералы доложили о начале отвода войск с позиций севернее Берлина.
– Это конец! – пронзительно выкрикнул фюрер. – Все меня покинули. Кругом измена, ложь, предательство, трусость. Все кончено. Прекрасно. Я остаюсь в Берлине и лично на себя возьму руководство обороной Третьего рейха. Остальные могут убираться, куда хотят…
Генералы постарались уговорить Гитлера выехать в Чехословакию, где находились войска группы армий генерал-фельдмаршала Ф. Шернера и значительные силы Кессельринга. Но Гитлер уже никого не слушал. Он заперся в своем бункере и приказал пригласить туда Геббельса с женой и шестью детьми. Затем он приказал сжечь часть своего архива.
Вечером он вызвал к себе Кейтеля и Йодля и приказал им выехать на юг с тем, чтобы взять на себя командование расположенными там войсками.
– Вы не сможете руководить отсюда, если рядом с вами не будет штаба, – заметил Йодль.
– Тогда на юг поедет Геринг и примет командование войсками, – решил фюрер.
– Я думаю это неправильно, – сказал один из генералов. – Ни один из солдат не станет до последнего сражаться за рейхсмаршала.
– У него не останется другого выхода, – отрубил фюрер.
В столь сложной обстановке некоторые генералы решились предложить Герингу взять на себя переговоры с союзниками. Ночью 23 апреля в Мюнхен с этой целью вылетел Коллер, который оттуда сразу же направился в Оберзальцберг, где находился Геринг. Геринг давно уже ждал этого предложения, но опасался, что на его пути станет его смертельный враг М. Борман. К тому времени у Геринга был документ, по которому ему разрешалось взять на себя власть в Германии в случае гибели или недееспособности Гитлера. Казалось, такой час настал. Но Геринг струсил и обратился с телеграммой к фюреру:
«Мой фюрер! Ввиду вашего решения остаться в крепости Берлин, согласны ли вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе действий в стране и за ее пределами в качестве вашего заместителя в соответствии с вашим декретом от 29 июня 1941 года? Если до 10 часов вечера сегодня не последует ответа, я буду считать само собой разумеющимся, что вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу вашего декрета».