И в этот момент Джилл решила во что бы то ни стало поговорить с Адамом.
Правда, до реализации плана дело дошло не сразу. Работы в редакции по-прежнему было много, и Джилл все откладывала визит. Наступил январь, потом февраль… Зимние шторма прошлись по острову, навевая уныние и тоску. Мир замер в ожидании весны.
Лишь в марте, когда море из свинцово-черного снова стало синим, подули теплые ветра и на холмах распустились первые дикие цветы, Джилл вспомнила об обещании, данном самой себе.
Она тщательно подготовилась к встрече. Надела строгое деловое платье, накапала в стакан с водой десяток капель настоя корня валерианы, залпом выпила.
И, ясным воскресным днем, тринадцатого марта, направилась на Николаевскую, 23.
Декабрь выдался во всех отношениях суетный, хлопотный. Погода словно бы тоже никак не могла определиться – то ли ей радовать морозцем под Рождество, то ли рвать ветрами зонты из рук людей и навесы у лавок, то ли согревать всех солнцем.
Карл Поликарпович безвылазно все свое время проводил на фабрике, а о делах друга Якова знал лишь по коротким звонкам последнего – русскому изобретателю выделили ангар на острове Св. Мартина, благо, туда как раз подвели мост, а то неожиданные шторма снесли в океан мост плавучий; несколько рабочих даже утонуло. В ангаре началось строительство – но чего именно, никто не знал. Вход туда устроили только по пропускам, в обстановке секретности, и Яков сделался даже более прежнего деловит и собран, Клюев все никак не мог его вытащить хотя б на чашечку чая.
У самого фабриканта, впрочем, дел тоже невпроворот было. Стал на поток «часо-чайник», с десяток в день выходило из недр клюевских мастерских, а на подходе был электро-мотор, и что с ним делать, Карл Поликарпович не имел ни малейшего представления. Пожаловался Шварцу, тот посоветовал дельного мастера, что разбирался в электричестве, и еще одного, инженера. Оба немцы, что польстило самолюбию Клюева, и оба такие дотошные и упрямые, что он было подумал выписать с родины русских мастеров, так довели его своими постоянными спорами эти двое – Генцель и Майер. Причем благо бы орали друг на друга, посуду били, кулаками махали, как нормальные люди – нет, шагали у доски с чертежами и подолгу нудно рассуждали, приводя различные доводы – и ни один не хотел уступать другому. Клюев, пожелавший присутствовать на первом их совещании, изумился, мол – разве Шварц не изобрел уже двигатель, о чем тут спорить? На что оба специалиста посмотрели на него снисходительно, и объяснили, что техническая идея одно, а практическое воплощение – совсем другое. Беседу они вели на немецком, и фабрикант надеялся, что только тон их спокоен, а на самом деле они честят друг друга на чем свет стоит, но в конце концов понял, что, скорее всего, разговор их сух и скушен. Клюев еще немного посидел, подперев кулаком щеку, послушал их вежливые «нихт, нихт», призадумался в разрезе новой науки генетики о счастливом стечении обстоятельств, что разбавило рассудительную кровь его предков русской горячностью души, да и ушел, предоставив мастеров самим себе.
В краткие минуты досуга Карл Поликарпович запирался в кабинете с самоваром и баранками, словно бы желая подольститься к своей русской половинке. И, открыв потайной ящик стола, перечитывал телеграммы и письма от Петруши.
Сыщик из Певцова получился знатный, хоть сейчас в «пинкертоны». Он неукоснительно соблюдал все указания Клюева, расспрашивал осторожно, конспектировал открытия свои на разлинееной бумаге и отсылал отчеты раз в неделю – пухлые письма, на которых четким почерком было выведено: «Клюеву К. П., Главпочтамт, о. Св. Марии, острова Силли, Великобритания (Остров Науки), до востребования, лично в руки», на трех языках – русском, французском и английском. Почтовый служащий, в первый раз отдавая Карлу письмо, удивленно приподнял брови, но фабрикант многозначительно сунул ему пять фунтов, и с того момента служащий делал вид, будто никакого письма в природе вроде бы и не существует.
Вот и прохладным декабрьским вечером, в канун католического Рождества – коего Клюев не признавал, хотя и радовался вместе со всеми горожанами, поддавшись праздничному настроению, с удовольствием вкушал сливовый пудинг в ресторанах и глазел на салюты, – Карл Поликарпович получил очередное письмо от Петруши. Забрал с почты еще утром – но все недосуг было, дел навалилось, но теперь, в тиши кабинета, когда мастера и рабочие уже покинули фабрику, остановили станки и погасили свет, Клюев собрался ознакомиться с новым донесением. Перед тем как вскрыть его, он достал предыдущие, перечитать – не только чтобы освежить в памяти течение событий, но и потому что последняя телеграмма внушала тревогу, и Клюеву хотелось на всякий случай проверить, не упустил ли он чего.
Первая весточка от Певцова была из Парижа. Он побеседовал с адвокатами мадам Мозетти, ныне опять мадемуазель Жерар, и с ней самой. Вернее, общался он в другом порядке – сначала контора «Мартен и Лефебр» указала настойчивому молодому человеку на дверь, возмутившись его непристойным интересом к делам клиентки. Потом Петруша имел долгую беседу с м-ль Жерар, которая, узнав, что речь идет о том, чтобы вывести на чистую воду ее бывшего мужа, не только рассказала Певцову все, что знала, но еще и адвокатам дала добро.
«Мне предоставили для ознакомления все документы, – гласило первое письмо, – относящиеся к периоду 1908—1910 гг., когда контора вела наблюдение за перемещениями мистера Х., и позволили сделать выписки. Все фамилии, под которыми он скрывался, отели, в которых останавливался, с кем встречался и так далее. Я нахожусь в сомнениях – стоит ли послать Вам краткую выжимку из этой информации, или же изложить чуть позже выводы, а, может, сделать копию всех записей? Дайте телеграмму в «Hotel Le Bristol», на Ru de Faubourg Saint Honore, я пробуду в Париже до двадцатого. Пока, пожалуй, опишу вкратце, что узнал.
Мистер Х., скрываясь от законной жены и ее притязаний, за эти два года побывал в шести странах, и нигде не задерживался дольше, чем на три-четыре месяца. Последовательность его путешествий следующая: Италия, Испания, Египет, Румыния, Россия, Норвегия. После чего он вернулся в Лондон, где и был настигнут частными детективами конторы. Фальшивые имена, которые он использовал (соответственно списку стран, указанному выше): Бенвенуто Мартелло, Пабло Мелина, Аюб Гарат, Амвросий Тискио, Григорий Желугин и, наконец, Эрлан Кристиансен.
Я, как уже писал, получил и список отелей, где останавливался мистер Х. Прошу Вашего дозволения отправиться, так сказать, по стопам объекта, посетить те же места и поговорить с людьми, с которыми он общался. Возможно, будучи в бегах, мистер Х. задействовал какие-то старые связи. Надобность в таком тщательном исследовании его пути мне видится все более отчетливо. Мсье Мартен упомянул в разговоре, что, хоть их сыщики и раскопали все, что можно о передвижениях мистера Х., о его предыдущей жизни никакой информации найти не удалось, правда, мсье Мартен тогда не придал особого значения этому факту, поскольку их интересовало настоящее субъекта и его планы…»
Клюев ответной телеграммой в парижский отель отбил – список передать полный, выводы тоже приложить, по следу идти. И отставил на время мысли о таинственной фигуре Жака – во-первых, дел было по горло, во-вторых, он сам себе обещал, что не будет изводиться в ожидании писем Петруши. Так можно было вовсе душевное спокойствие потерять, и Карл Поликарпович определил распорядок: на ус мотать, но потом забывать до следующего письма все те факты, что будет присылать его верный помощник.