Если же ребенок уже долгое время собирался «на славу» покопаться в папином телефоне или маминой стиральной машине, и, в конце концов, осуществил свое намерение, речь идет о проступке совсем иного уровня. Как минимум, это говорит о том, что он знал о наиболее вероятных последствиях своей инициативы – то есть услышал и запомнил все родительские доводы вместе с «нельзя», их сопровождавшим. Но он надеялся все равно скрыть свою выходку ложью, ничем, таким образом, не рискуя. Пренебрежение и недоверие к родительским «нотациям» впоследствии может сыграть с ним злую шутку, да и даже сейчас ничего хорошего в его подходе нет…
Так что мы имеем право оставить нашего явно подающего надежды в этом деле мюнхгаузена обиженным и обуженным в его обычных интересах. Причем ровно на тот период времени, пока мы будем исправлять последствия его выходки… Таким образом, нам стоит прислушиваться к деталям «повествования», даже когда мы уже видим, что в них нет ни слова правды. Это необходимо для того, чтобы каждый раз верно оценивать степень вины ребенка в проступке и назначать наказание в соответствии с нею. Без этого мы не сможем убедить его в том, что за «не нарочно» ему ничего не будет, и потому он может не лгать, когда не виноват. Он попросту нам не поверит, так как миллион предыдущих случаев убедил его, что мы не отличаем правду от вранья.
2. Кроме того, постараемся и предусмотреть часть неумышленных «противоправных» деяний нашего растущего сорвиголовы. Некоторые предметы действительно слишком хрупки (скажем, фарфоровые чашки) или тяжелы для детей (кастрюли), собраны из массы деталей с неясным ребенку назначением (компьютер, мобильный телефон). Ряд игрушек заведомо предназначен для детишек определенного возраста. Например, известно, что игрушки, содержащие мелкие детали, нельзя покупать детям до 3 лет. Такая маркировка, сделанная производителем, существует не просто так – то есть не только для того, чтобы мы, как всегда, не обратили на нее внимания.
Дело в том, что у каждого возраста существуют свои особенности игр и представления об интересных игрушках. Маленькие дети не слишком ценят тонкость вырезанных деталей. Оттого миниатюрные, но точные копии мотоциклов, пистолетов и др. для них опасны. Больше всего на свете малыши любят разбирать, откручивать, отрывать и пр. Им это занятие кажется самым интересным элементом игры – особенно когда она проходит без партнера. Так что они закономерно отламывают у машинок зеркала заднего вида, колеса и прочую малозначимую в их глазах «мелочь». А вот куда они денут отломанное потом – загадка, так как все эти детальки с равной степенью вероятности могут остаться на ковре в детской или очутиться в желудке, ухе, ноздре малыша… Эта особенность игр детей первых лет жизни и заставляет производителя изготавливать для них только устойчивые к усилиям детских пальчиков, цельнолитые или крепко сшитые, так сказать, конструкции. Зато чадо 6–8 лет уже не попытается отломать антенну или лобовое стекло у точной копии мотоцикла. Оно уже ценит его сходство с реальной моделью по достоинству, и понимает, что испортит такими действиями весь вид игрушки…
Так что есть немалая вероятность, за частыми поломками игрушек стоит вовсе не особая неловкость чада в обращении с ними, а наш собственный просчет. Впредь нам стоит чаще обращать внимание на соотношение возраста нашего драгоценного отпрыска и сложности игрушек, которые мы покупаем ему «на вырост». Кроме того, будет неплохо, если мы учтем – значение слова «игрушка» дети усваивают быстро и рано, так как родители повторяют его достаточно часто. А это значит, что, если мы укажем на какой-то предмет и заявим со всей строгостью: «Это не игрушка», ребенок в общем прекрасно поймет нас и без добавления к этому слова «нельзя». Естественно, это не значит, что впоследствии он не решит как-нибудь взять данный предмет «просто посмотреть» и не сломает его в процессе «осмотра»… Но вероятность такого поступка после того, как мы ограничимся «не игрушкой» в качестве замены «нельзя», не повысится, а даже понизится.
Разница между этими формулировками в том, что «нельзя» не объясняет ребенку причины для запрета, а вот «не игрушка» – да. Причиной же, по которой дети вообще считают себя вправе трогать вещи родителей, несмотря на запреты, является то, что они сами лет до 8–10 свободно позволяют родителям брать любые их вещи – ради осмотра или уборки, игр и пр. У детей чувство собственности развивается исподволь и подолгу. А мы сами приучаем их, что рыться в их вещах для родителей нормально, поскольку это необходимо для наведения в них порядка. Так что дети автоматически применяют это правило и к вещам папы с мамой, хотя их они берут, разумеется, вовсе не для того, чтобы потом «разложить по полочкам». Как правило, раскладывать потом приходится элементы, из которых вещь состояла… Но тут уж ничего не поделаешь – ожидать от ребенка, чтобы он поступил с вещью, назначение которой ему неясно, аккуратнее, чем с понятной и знакомой игрушкой, тем более наивно.
В любом случае, один мотив с другим никак не связан. А значит, и строгость, с которой мы будем запрещать брать какие-то вещи, не повлияет на вероятность, что эти вещи рано или поздно придется «провожать в последний путь» после того, как на них «только посмотрит» наш сорванец. Зато, хотя бы попытка аргументировать налагаемый запрет будет для нашего чада вдвое понятнее. А стало быть, есть вероятность, что когда оно научится отличать свои игрушки от вещей ему «не по уму», оно начнет воспринимать родительскую просьбу более серьезно.
3. Воссоздание атмосферы если не абсолютного доверия (что, как уже было сказано, невозможно при воспитании), то хотя бы справедливости в назначении наказаний и поощрений требует немалых усилий. Дело здесь не только в том, что мы, уверенные в своей неизменной правоте, часто попадаемся в ловушку логики – считаем все слова врунишки ложью после вскрытия первого факта обмана… Оно в том, что налагаемые нами запреты (как правило, совершенно непонятные ребенку своим смыслом) со временем взращивают в нем подозрение, будто все они созданы лишь с одной целью – испортить ему жизнь и настроение, оскорбить его лично.
Во-первых, это ощущение растет в ребенке потому, что в нем с каждым годом все заметнее оформляется сама личность. А эта, так сказать, формация вообще не слишком терпима к любым «указаниям» со стороны, независимо от степени их справедливости. Во-вторых же, даже способного спасти ситуацию чувства справедливости тех или иных наказов у ребенка нет – он не понимает их природы, а потому не может и оценить, насколько «по делу» ругает его мама. В результате подозрения в нем только крепнут, создавая крайне питательную почву для лжи, все более крупной и регулярной, по поводам, которые со временем перестают быть пустяками… Изменить мы в этом смысле можем немногое. Без ряда запретов и наказаний за их нарушение нам все равно обойтись не удастся, а если даже мы попробуем, результат будет плачевным. Самый распространенный исход заключается в том, что мы получим настоящего юного тирана дома и нетерпимого, неспособного к нормальному контакту с другими людьми «первобытного человека» – за его пределами. Так что изменить здесь можно лишь одну часть – степень справедливости в распределении благ и наказаний, которую нужно возвести в ранг практически закона. Для этого нам придется: