– Не говори «жаль», пожалуйста. Тебе не должно быть жаль, как и мне. Я прожил чудесную жизнь. Во многом благодаря тебе.
– Я хотела сказать не «жаль», а… что мне будет не хватать тебя.
– Конечно. Но знаешь… меня не покидает чувство, что этот разговор грозит перейти в разряд книжно-пафосных речей.
– Не дай Древо. А о чем бы тебе хотелось поговорить?
– О курице, которую мы с Реджи покрасили в зеленый цвет. О том, как мы пускали змея. О нашем путешествии по Араханду. О том, как мы с Маргарет тайком убежали, чтобы отправиться в Лион, решив, что ты ужасно разозлишься…
– О, я ужасно разозлилась. – С теплотой засмеялась женщина. – Я понимаю, любовь… но пешком, в Лион, с кругом колбасы и парой банок варенья… жениться? Такое могло прийти в голову только девятилетним. – Голос ее дрогнул и она внезапно замолчала, дернув плечом, точно в досаде.
– Мама… – старик протянул худую руку и погладил женщину по плечу. – Это же было весело. Приключение.
– Прости, Рики. Я обещала тебе, что не буду плакать – и я не буду. Да, приключение. Я прекрасно тебя понимаю.
– Ты позаботишься о Лилиан с детьми?
– И о внучке, и о правнуках, и праправнуках, если Древо позволит мне прожить так долго. – Ответила женщина. – Даже удивительно, почему ты спрашиваешь.
– Похоже, теперь я ударился в романный пафос… Как думаешь, есть ли что-нибудь… там?
– Я не знаю, Ричард. Но надеюсь, что там – люди, которых мы любили.
– Мне кажется, не люди… там просто… Любовь.
– Там корни Вечного Древа, простирающиеся в бесконечность, и между ними – весь свет, и все что было, и все что будет… – процитировала женщина Книгу Древа.
– Если все что было – встреча с зеленой курицей мне обеспечена… Думаю, она будет в ярости и клюнет меня в копчик. – Старик тихо засмеялся и тут же закашлялся. Когда приступ прошел, он продолжил: – Сойдемся на том, что там – следующее большое Приключение. Самое главное.
– Да… Самое важное, прекрасное и нескончаемое Приключение.
К рассвету действительно пошел дождь. Он застучал по подоконнику неожиданно, весело тарабаня крупными каплями. Тео вытерла щеки и, протянув руку, нежно прикрыла веки старику. Склонившись, поцеловала его в лоб и, надев шляпу с пером, вышла из профессорских покоев.
* * *
– Мы назовем его… Вольдемаром… Эдвардом? Мортимером? Джеромом? Ну что ты головой мотаешь, Тей, предложи свои варианты. Генри? Томас? Рональд?
– Ой, мне нравится раскатистое «Р». Как у тебя. И вообще, я не понимаю всей этой суеты вокруг имени. Решим все просто. Какой твой любимый поэт?
– Ричард Баллистер.
– Вот Ричардом и назовем.
– Ну, мне еще нравится Бертрам Куонси…
– Ричард. Точка. И вообще, я хочу яблок. И рыбы. Соленой… нет, копченой.
* * *
– Почему ребенок плачет? Я спрашиваю, почему ребенок плачет? Трое мужиков в доме, а его пеленками можно отпугивать тварей с особо чувствительным нюхом! Дерек?
– Я спал после зачистки, Тей.
– Принимается. Гринер?
– Я… я вчера менял!
– А где гордый папаша? Где отец этого несчастного малютки, где родитель, который бил себя кулаком в грудь… Где? На Состязании бардов? О, уже неважно. Я сама все сделаю. А этому рыжему проходимцу передайте, когда он вернется из Ассамблеи, что я превратилась в дракона и случайно слопала малыша. Пусть понервничает. А мы пойдем погуляем, правда, Рики? Подышим свежим воздухом и немножко вонью от внутренностей твари, которую мама порезала на кусочки. Раз уж папа занимается неизвестно чем…
* * *
– Ричард. Пожалей нежный бардовский слух своего отца. Ну, ну, не плачь… Тш-ш-ш. Я тебя уже качал… и сюда качал… и туда качал. Колыбелька треснет, если я ее еще раз толкну… ну давай возьму на руки, хорошо. Так нравится? Тогда спи. Баю-бай. Спи… Это просто прекрасно – спать. Папа бы сейчас не отказался. Он несколько часов как не отказался бы. И вчера тоже согласился бы, особо не ломаясь. Нет, грудь тебе папа дать не может, уж прости. Папа может покачать… и спеть. Что-нибудь… от чего ты уснешь. Главное, чтобы папа сам не уснул, потому что тогда он тебя уронит головой на пол, и ты вырастешь идиотом, а мама папе этого не простит. Баю-бай… Тш-ш-ш… Вот две сотни баллад помню, а колыбельную хоть одну, самую завалящую… хоть тресни. Но тебе повезло, что у тебя папа – бард. Папа сейчас сочинит… Как там было-то…
Баю-баюшки-баю
Не ложися на краю…
Где же Тео… Тш-ш-ш… Рич, не ори. О, Боги…
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю…
Папа твой два дня не спал,
Измочалился в конец,
Если ты сейчас бай-бай,
Будешь Ричард, молодец…
Да уж, лучший поэт Тэниела. Но тебе, смотрю, нравится. Тш-ш-ш…
За окном темным-темно,
Мама очень далеко.
Где-то в западных краях
Убивает злобных мо…
Баю-баюшки-баю,
Спи, сыночек, забодал…
* * *
– Ребенку незачем таскать на себе три слоя одежек, Рыжий. Ну, зима, и что?
– А простудится?
– Не будет этого. Он скорее простынет, если его замотать, как капусту. Что ты трясешься, как наседка?
– Это почему ты не трясешься, как наседка! Тебе что, все равно, в чем он гулять пойдет? Голого наружу выставишь?
– О Древо, все, ты меня достал. Делай что хочешь, хоть в шар из одеял его заверни. Я в Тэниел. До позднего вечера.
– Тей, пого… ну вот. Скакнула в портал, только и видели. Дерек… а, Дерек… ну чего она.
– Такое случается. Но это не значит, что ей все равно. Женщины иногда… слишком сильно опекают детей, а потом наоборот, пытаются свести заботу к минимуму, боясь как бы не опекать слишком сильно.
– Ого… а почему ты мне раньше этого не сказал?
– А ты не спрашивал. Я, кстати, пожалуй, с вами выйду. Снеговика слепим. Сейчас достану морковку…
– Откуда вообще такие познания о поведении женщин при наличии детей? Я… чего-то про тебя не знаю?
– Просто я, узнав, что в доме появится ребенок, в панике побежал к Вирене. И стал биться головой о стену. Она меня пожалела и напичкала информацией… даже той, без которой я прекрасно бы обошелся. Ну, идем.
– А зачем морковка? Думаю, Ричарду пока рановато знать о таких особенностях мужской… или снеговиковой анатомии… может, вылепим девочку-снеговиху?
– Рик, у тебя детство вообще было?
– Нет. Я рос среди Стрелков, забыл? У нас были увлекательные игры «Донеси на соседа по спальне» и «Укради на кухне буханку хлеба так, чтобы не получить розог».