– Дер… – прошептала Тео. – Как ты?
Маг чуть не засмеялся. Почти умирает, а спрашивает, как он. Не сдержав улыбки, Дерек ответил:
– Все хорошо.
– А как… – Тео запнулась. – Как Рик?
– Тоже нормально. Служит при Древе.
Тео облегченно выдохнула и, закрыв глаза, снова провалилась в сон. Дерек еще какое-то время посидел рядом, с нежностью глядя на нее, затем осторожно высвободил свою руку, встал и вышел из комнаты.
Дерек, прежде чем вернуться обратно к магам, задержался в саду у Ольсена. Сев на траву, он повернулся лицом к высоким горам, видневшимся за долиной, и постарался успокоиться. Привести себя в состояние равновесия – иначе первый же Белый из группы Мальти поймет, что он счастлив, и захочет узнать причину. Так что Дерек какое-то время сидел и насильно вводил себя в то же настроение, в каком пребывал до сегодняшнего утра. Подавленное, по большей части безразличное, нерассуждающее… Хотя бы внешне. Это стоило ему некоторых усилий, но он справился. Однако открывать портал не спешил.
«Рассказать Рику? – думал маг. – Он ведь страдает… но по нему будет видно более явно. Сумеет ли он сдерживать себя?»
Дерек спрашивал себя и о том, почему Ольсен сразу сообщил ему о том, что Тео нашлась и жива. Что бы старик не говорил о вреде секретов, сам он ими не брезговал. Мог бы скрыть возвращение Тео, чтобы Черный не выдал себя… Но потом Дерек понял – Ольсен сказал ему правду, зная, что в равновесии, без тяжкого груза на душе, Дерек сможет сделать гораздо больше.
«Значит, и Рик сможет то же самое, чем бы он там ни занимался. К тому же… я бы возненавидел того, кто из хитроумных соображений, плетя какие-то свои интриги, скрыл бы от меня новости о человеке, которого я люблю. Решено… скажу Рику».
Дерек поднялся, отряхнул штаны и открыл портал в Тэнниел.
Рик, укрывшись в своей келье, использовал свободное время, чтобы разрабатывать руки, тренькая на разбитой когда-то и криво склеенной лютне. Он попросил одного из послушников купить ему инструмент, наплетя что-то о том, что ему необходимо восстанавливать гибкость пальцев для письма, а лучшее средство для этого – игра на струнном инструменте. Дал тому немаленькую сумму и, копаясь в саду, молил Близнецов, чтобы этому дурню не попалась на рынке какая-нибудь ручная арфа или четырехструнный барбет. Послушник принес старую лютню, склеенную кое-как, так что звуки, которые она издавала, вызывали в Рике горький полуплач, полусмех. Но, с другой стороны, большего ему сейчас и не требовалось, ведь своими неловкими пальцами он бы и из лучшего инструмента не смог бы извлечь что-нибудь стоящее. Сейчас главное было – восстанавливать навык. Лютня звучала ко всему еще и глухо, что Рика вполне устраивало: так его не услышат и он сумеет избежать лишних вопросов. Позанимавшись пару дней и набив себе на кончиках пальцев волдыри, Рик заметил, что на передней части лютни когда-то был цеховой знак. Когда он рассмотрел инструмент более тщательно, то хохотал, не в силах удержаться, не меньше часа, так что ему в стенку застучал сосед и очень вежливо попросил заткнуться.
Это была та самая лютня, которой он засветил по голове убегающему бродяге тогда, в порту. Он потом собрал обломки и свалил их в комнате для занятий, в Академии. Видимо, кто-то подобрал их, собрал лютню… и наверняка, сообразив, что толку от нее никакого, отнес на рынок в надежде продать хоть за медяк.
Наверное, кто-то из учеников. Рик хихикал, поглаживая бок лютни. Он представил себе, что она, должно быть, прошла через множество рук, и каждый ее покупатель надеялся, что на ней можно играть… И вот теперь она вернулась к самому первому владельцу. Такая ирония судьбы привела Рика в восторг.
День за днем он тренировался – либо в послеобеденное время, когда предположительно, он должен был смиренно молиться, либо ночью, пробравшись в пустующую кухню. Иногда он играл и в келье, но тогда подкладывал под струны тряпку.
Прошел уже почти месяц с того дня, как ему сломали пальцы. Неделя, как он каждую свободную минуту тратил на упражнения. Лишь очень внимательный и оптимистичный музыкант заметил бы прогресс в его мастерстве, вернее, в начале восстановления. Рик сбивался, дышал на закоченевшие пальцы, снова играл, сдавленно стонал от боли… давал роздых рукам и играл, играл…
Сейчас он мог пробежать пальцами по струнам, вызывая лад звуков – от самой низкой, до самой высокой. Медленно, запинаясь, но мог. Почувствовав, что на сегодня уже достиг своего потолка, Рик спрятал лютню в сундук, стоящий под кроватью, и, смотря на руки, согнул и разогнул пальцы. Боль была уже не острой, почти терпимой. Храмовый лекарь советовал не доводить до сильной боли, но он говорил это о письме… можно ли его слова применить к игре на лютне? Рик не хотел рисковать. Если б не это, он бы играл, прерываясь только на сон.
Он вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Кельи не запирались, но Рик мог не волноваться о том, что кто-то влезет к нему и найдет инструмент. Во-первых, ничего особенного в лютне под кроватью не было, бард скрывал свое умение скорее из перестраховки. И во-вторых, никому тут и в голову не пришло бы лазить по чужим кельям. И это разительно отличалось от того, как обстояла личная жизнь в Храме Близнецов. Там шмон устраивался еженедельно, обычно неожиданно. И порицанию, а то и наказанию подвергались послушники, у которых находили книги, не относящиеся к вере, одежду кроме храмовой, любые личные предметы, портреты родных, украшения… да все, что могло придать послушнику индивидуальность. Рик там, правда, был на особом счету – о его даре музыканта старшие жрецы знали и собирались использовать, так что всячески пестовали в нем этот дар.
Пройдя по широкому, с громадными окнами без стекол, выходящими во двор, коридору, Рик спустился по чисто выметенной каменной лестнице на первый этаж. Кивнул жрецам, проходящим мимо, и направился к саду. Совсем немного работы на сегодня. Только копание в земле – Винес уехал с утра пораньше следить за расчисткой участка, где король повелел строить храм Розы. Жрец в последние дни редко обращался за помощью к Рику, все больше раздувался от гордости и бегал в обнимку с планами строительства, хоть и не понимал в них ничего.
– Послушник Вальдо, рад видеть, – поприветствовал Рика старый жрец, Бенедикт, заведовавший удобрением сада. – Что у вас сегодня?
– Немного, – улыбнувшись, ответил Рик. – Подвязать тут и там, прополоть, осмотреть.
– А, ну-ну…
Старик был добродушен и благостен, словно все время находился «под сенью Древа». Бард от него слова плохого не слышал ни о ком. Даже о послушнике Ронни, который, как выяснилось, продавал снадобья из аптеки храма торговцу на рынке, хотя они должны были раздаваться бесплатно больным людям, Бенедикт сказал только: «Бедная, слабая душа…». Рик уважал жреца за незлобивость, и все же не понимал, как Орден Древа, относясь столь мягко и попустительски к явным нарушениям, до сих пор выживает в мире, где, как считал Рик до недавней поры, только расчет и жестокость имели значение. Бард многому научился у жрецов Древа. И отнюдь не только тому, как ухаживать за травами.