– Слишком грубы для твоего нежного слуха? – спросила Тео.
– Нет, тут не то… даже не знаю. Они кажутся удивительно знакомыми. Более того – я слышал их в песне. Но забыл ее.
Тео внимательно посмотрела на Рика. И, помедлив, сказала:
– Поскольку у нас нет других идей… могу помочь тебе вспомнить.
Бард дернул плечом.
– Попытайся. Сам я только тошноту испытываю от усилий. И голова начинает болеть.
Тео протянула ему трубку.
– Кури.
Бард выглядел здорово удивленным, но смолчал. Обхватил губами чубук, затянулся и чуть не закашлялся. Гринер тоже впервые видел такой способ… помощи. Но Дерек был абсолютно спокойным и вроде не собирался валить Тео на землю с криками: «Она сошла с ума!» так что Гринер сел поудобнее и принялся только наблюдать, надеясь только, что магичка закончит свой странный ритуал до того, как каша в котелке остынет.
Сначала Гринер просто смотрел, как курит бард. Ничего особенного с ним вроде не происходило – он морщился, как всякий человек, не привыкший к крепкому табаку. Либо Тео все время, что Гринер ее знает, курит что-то не вполне обычное, либо… он просто не туда смотрит. Юноша перевел взгляд на Тео – она сидела напротив барда, глаза в глаза, и, кажется, не мигала… «Как и Рик», – понял Гринер. А еще она дышала как-то странно… Слишком медленно и глубоко. Гринеру понадобилась минута, чтобы понять – она дышит в унисон с бардом. И оба они постепенно замедлялись. Вдох… пауза, за время которой грудь самого Гринера успела подняться и опуститься три раза… выдох.
Он посмотрел на Дерека. Тот шепнул:
– Она вводит его в транс и в нужное время подтолкнет. Тут важна размеренность… – Он вынул трубку из пальцев барда. – Так что курить ему было нужно только в самом начале. Чтобы сконцентрироваться.
– И надолго это? – сипло спросил Гринер.
– Зависит от того, глубоко ли это воспоминание. А каша, кажется, готова. Бери, пока горячая, они позже поедят.
Гринер достал миски и ложки.
Юноша как раз доедал вторую порцию – он не жадничал, но съел даже больше, чем хотел, просто каша была горячая, а он замерз, – когда Рик судорожно вздохнул и сказал:
– Точно… старик-горец на рынке!
Гринер чуть не выронил ложку от неожиданности. Рик по-прежнему сидел прямо, уставившись на Тео. Она спросила, не сводя взгляда с барда:
– Ты вспомнил все?
– Да. – Ответил тот.
– Теперь выходи.
Они оба стали дышать чаще. Минуту спустя бард заморгал и расслабился.
– Это было очень давно… – пробормотал он. – И я слышал ее всего один раз, но вспомнил каждое слово. – Он криво усмехнулся. – Тебе бы нашлось много работы среди наших забывчивых бардов.
– Я подумаю об этом, – серьезно ответила Тео. – А теперь, пока не забыл ее снова, пой.
Рик достал лютню из мешка, провел ладонью по дереву, проверяя, согрелось ли оно. И запел, прикрыв глаза:
На севере, где снег и лед
сокрыли горы Скага
Трубят рога, спешит отряд,
и с ними – господин.
«Вас заклинаю, чьи сердца
наполнены отвагой —
Ваш сюзерен в беде,
врага сдержите у равнин!»
И выступил вперед Эйнар,
и вынул меч из ножен
«Мой лорд, спешите в замок свой,
и поднимайте мост
Кровь предков горяча во мне,
я буду, сколь возможно
Проход в ущелье защищать
при свете дальних звезд»
Стук копыт растаял в сумеречной дали
Яркий лунный отблеск на полоске стали
Ветер свистит, смерть поймала свой шанс
Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс
А кровь в ночи – черна, как смоль,
как молнии – удары
Наполнил звон ущелья пасть,
несется время прочь.
И конь под седоком хрипит,
дыханье рвется паром
Эйнар не замечает ран,
и клич разносит ночь.
Но не под силу одному
сдержать врагов надолго,
Эйнара грудь клинок пронзил,
все ближе звездный свет
«Мой лорд, я сделал все, что мог».
Рассыпались в осколки
Луна, и небо —
всадник ярла выполнил завет.
Стук копыт растаял в сумеречной дали
Всадник одинокий не помеха стали
Падает снег, не раскрыть больше глаз
Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс
Туман и тьма, сиянье звезд —
неверен отблеск снежный.
И снег, засыпав поле боя —
перестал, устав.
Над телом воина рыдает
призрак девы нежной
И правду страшную рекут
холодные уста.
«Меня твой сюзерен убил,
ограбив караван мой.
Напал, бесчестием покрыв
себя и свой отряд
Грабитель он, Эйнар,
и смерть твоя была напрасной
Смотри, кого убил ты —
вот отец мой, вот мой брат»
Девы плач растаял в сумеречной дали,
И следы кровавые на снегу пропали.
Светит луна, лед блестит, как алмаз.
Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс.
И днем и ночью по Кон-Глайс
безмолвный всадник едет
И конь его, и плоть
его прохладнее, чем снег.
Он весь прозрачен, словно лед,
лишь очи пламенеют,
И по ущелью не пройдет ни зверь, ни человек.
Давно убит им сюзерен, но нет ему покоя
И нет тепла в его груди, и нет в душе тепла.
Разрушен замок, нет тропы, но что ему такое
Года и смерть – одна печаль теперь его сестра.
Стук копыт растаял в сумеречной дали,
Кто пройти пытался – здесь же и остались
Слезы текут из невидящих глаз,
Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс.
– Так это не дар от богов, – задумчиво произнес Гринер, – а проклятие.
– И теперь мы знаем, что случилось с ярлом. Эйнар убил его. Если, конечно, песня не врет.
Рик отложил лютню, потом передумал, обнял ее и стал наигрывать что-то тихо. Спросил:
– Помогло?
Тео обрадовано кивнула.
– Еще бы! Снять проклятие хоть и трудно, но возможно. А вот избавить его от дара Хельга мы бы не смогли и уговорить пропустить нас тоже. Гринер, ну-ка, скажи, что в этом случае можно сделать?
Юноша вспомнил книги о проклятиях, что он читал дома. Наморщил лоб.
– Ну… он, получается, убил невинных, так? И дева его прокляла? Или он сам?