— Два моста, благодаря которым можно избежать купели в сибирской реке. Надежда вызвать сочувствие у кого-то из поселковых, а значит, получить еду и хоть какую-то одежду… — согласно кивал Курбатов, постукивая указательным пальцем по карте.
Он не обратил внимания на то, что Радчук поспешно спустился со своего наблюдательного пункта и побежал куда-то по склону.
— Князь, сюда! — послышался его голос через минуту, хотя переговариваться Курбатов приказал только шепотом.
Тело мужчины висело, перегнувшись, на приземистой ветке сосны, лицом вниз. Оно висело здесь дня три, источая смрадный запах, который не долетал до стоянки группы только потому, что ветер относил его в другую сторону. Одежда несчастного не оставляла сомнения, что он из беглых.
— Ну и зачем ты привел нас сюда? — поморщился Курбатов, отворачиваясь от разлагающего трупа.
— Обратите внимание на руки. Прежде чем взвалить тело на ветку, убийца, кстати, выстреливший беглецу в спину, отрубил обе кисти, — терпеливо объяснил Радчук, исследуя тело с дотошностью судмедэксперта.
— Эй, господа, вон еще одно тело! — заставляет вздрогнуть Курбатова голос Кульчицкого. Польский аристократ брезгливо держался подальше от находки Радчука. Отойдя от подножия возвышенности, он преодолел неглубокий овраг, но как раз там наткнулся на труп еще одного беглеца. — Кажется, у него тоже отрублены кисти рук. О, да здесь неподалеку еще два скелета.
Князь вопросительно взглянул на Перса, но тот молча ушел в сторону оврага и довольно скоро наткнулся на два скелета с обрубленными руками.
— Все ясно. Где-то рядом есть пещера. Людоловы отводили свои жертвы сюда, якобы для того, чтобы укрыть, дать убежище.
— Что это за людоловы? Кто они?
— Добровольные помощники советской власти. Так их и называют. Из местных, хорошо знающих тайгу и имеющих оружие. Почти в каждом сибирском селе есть семья, которая промышляет тем, что вылавливает беглых политкаторжан. Одна из таких семей живет где-то поблизости.
— Она убивает беглых политических и отрубает им кисти. Зачем?
— Главное — убить. Потом тело нужно привезти в лагерь для опознания, это обязательно. По акту опознания людолова награждают.
— Орденом?
— Несколькими килограммами муки, мяса или крупы, но чаще всего — денежной премией. У них это называется «подарком вождя народов.
— Но эти-то тела оставлены здесь, — заметил Курбатов.
— С транспортом в последнее время туговато, война как-никак. С лагерей перестали направлять машины или повозки.
Зато разрешили предъявлять кисти рук. Только обязательно обе. В НКВД сверяют по отпечаткам пальцев.
Курбатов и Кульчицкий мрачно переглянулись.
— Почему тогда обе? — не понял поручик.
— Большевистская хитрость. Вдруг кто-то пожалеет беглого, отрубит только одну, а самого зэка отпустит. Без обоих кистей человек не выживет — это уж точно.
— Средневековье. Дикая инквизиция. Варвары, — изумленно бормотал Кульчицкий.
— Коммунистов подобными сравнениями не пристыдишь, — спокойно заметил Перс. — Весной в здешних местах появляется довольно много беглых. Каждый стремится по теплу добраться до материка, то есть до Европы. И, как видно, многие ищут счастья именно здесь, меж двумя дорогами.
Какое-то время диверсанты ошарашенно молчали. Эти люди, которым еще несколько минут назад казалось, что они все видели в своей жизни, все знают и их ничем не удивишь, теперь чувствовали себя потрясенными. Короткий, лишенный каких бы то ни было эмоций рассказ Перса неожиданно заставил их прийти к мысли, что они еще слишком мало знают о стране, которую обязаны называть своей родиной, и о все еще царящем в ней режиме.
— А большевички-то, батенька, превзошли все ожидания революционного пролетариата, — протрассировал Кульчицкий, с удивительной точностью копируя Ленина. — Они, батенька, еще ох как архиреволюционно покажут себя в борьбе за революционный порядок и светлое будущее всех народов.
— Пристрелил бы я этого мерзавца-батеньку, — сверкнул глазами Перс. — Жаль, пули для него не нашлось.
— Так утверждаешь, что этот обласканный «подарками вождя народов» людолов почивает где-то неподалеку? — задумчиво проговорил, обращаясь к нему, Курбатов.
Тот медленно и слишком долго скреб, нет, осатанело разрывал ногтями волосатую грудь, потом старательно застегнул ватник, хотя было слишком тепло, чтобы оставаться в нем.
— Где-то рядом, это уж точно. Возможно, усадьба, которую видел Радчук, как раз его.
— Тогда не будем терять время. Легенда такова: мы— группа поиска. Ищем троих беглецов из лагеря, что в нескольких километрах от Челябинска… — Курбатов взглянул на Перса.
— Точнее, от Шумихи. Есть такая станция. А рядом с ней лагерь. Месяц назад оттуда совершен групповой побег.
— Чудесно. Ты наш проводник, душегуб-зэколов из-под Шумихи.
— Пока не раздобуду мундир с погонами младшего лейтенанта. Как-никак был унтер-офицером в войсках адмирала Колчака.
Курбатов не стал комментировать это его напоминание. Он знал, что Перс хочет как-то воспользоваться случаем, чтобы осуществить мечту юности — стать офицером. Но только не время сейчас об этом.
— Присядьте, генерал, — сухо произнес премьер-министр после нескольких минут удручающего молчания.
— Простите, сэр?
— Присядьте, присядьте, генерал О’Коннел, — поморщился Черчилль. — Вы не на плацу.
— Благодарю, сэр, — склонил голову О’Коннел, так и не поняв: оговорился ли премьер-министр, или же речь действительно идет о том, что ему следует ждать официального повышения в чине.
— Значит, вы считаете, что в ближайшее время письма из «сундука мертвеца» не всплывут?
— Думаю, что даже среди высших чинов СД о них будут знать не более двух-трех человек.
— У кого конкретно они могут находиться сейчас?
— Если речь идет о фотокопиях, то владельцем их стал, очевидно, гауптштурмфюрер, простите, теперь он уже штурмбаннфюрер, то есть майор, Отто Скорцени. Начальник отдела диверсий службы безопасности СС.
— Руководивший отрядом коммандос? — уточнил Черчилль.
— Так точно, сэр. Если помните, он прославился еще во времена переворота в Австрии.
— Из той же австрийской шайки, что и фюрер, Кальтен-бруннер… Считаете, что он пока будет молчать?
— Уверен, что даже не станет докладывать о письмах Шел-ленбергу или Кальтенбруннеру. А если доложит, то лишь одному из них, заполучая его в качестве союзника. Он не может не понимать, что война близится к концу. И что высшие чины рейха рано или поздно предстанут перед судом. Так что копии — его капитал, его добыча, которой Скорцени вряд ли захочет делиться со всей рейхсканцелярией. Он храбр и удивительно расчетлив.