Успех Чаплина не ограничивался территорией Соединенных Штатов. Французы сочиняли песни в его честь, а Марсель Пруст изменил форму своих усов – теперь они были такими же, как у Шарло (французские кинопрокатчики называли его только так, подчеркивая сходство с фигурой Пьеро, которому нет места в реальном мире). Чуть позже Чаплин стал героем дадаистов и вдохновителем творчества Фернана Леже.
Во время войны в палатах госпиталей показывали фильмы Чаплина в качестве средства, восстанавливающего силы, и один критик утверждал, что подобного носителя целебного смеха… еще не знал мир. На английской почтовой открытке было написано: «Все сходят с ума от Чарли. Поют о нем песенки и отпускают шутки».
Ленин говорил, что Чаплин единственный человек в мире, с которым он хотел бы встретиться.
Подсчитано, что начиная с 1915 года фильмы Чаплина посмотрели около 300 миллионов человек. Корреспондент New York Times в Гане писал: «…кинотеатр в Аккре был битком набит дикарями фанти из области Ашанти, горцами кро… парнями из народности хауса с севера Нигерии. Когда на экране появился Чаплин, зрители сразу же закричали: «Чарли! Чарли!» Это было единственное английское слово, которое они знали». Вскоре Чаплина узнавали во всем мире, от Африки до Азии, от Австралии до Южной Америки. Впоследствии ему подражали актеры народного камбоджийского театра, исполнители в турецком кукольном театре, а также в японском театре кабуки. В Стране восходящего солнца его называли «профессор Алкоголь», настолько популярна была его роль смешного пьяницы.
Чаплин был первым человеком, ставшим объектом поклонения во всем мире, задолго до последующего культа «знаменитостей». Сам он говорил: «Меня знают в тех уголках Земли, где люди никогда не слышали об Иисусе Христе». Инстинкт гения помог ему создать символ или образ присущей всем нам человечности, близкий и понятный каждому на планете. Похоже, он воплощал в себе саму сущность людей – несовершенных, уязвимых и смешных.
Множество компаний предлагали Чаплину рекламировать их продукцию, и он соглашался, за соответствующую плату. Разумеется, Чарли не мог сам заниматься финансовыми делами и одновременно руководить студией. Он решил, что бизнес должен остаться семейным. По настоянию младшего брата Сидни Чаплин уже приехал в Калифорнию, чтобы работать на студии Keystone. В Англии он был известным комиком, и Сеннет надеялся, что в Америке Сидни добьется такого же успеха, как брат. Таким образом, Сидни и Чарли время от времени виделись в Лос-Анджелесе, и вскоре стало ясно, что со славой и заработками Бродяги тягаться нельзя – ими требуется профессионально управлять. Контракт Сидни со студией Keystone закончился в 1915 году, и он сразу стал агентом младшего брата.
Чаплин готов был воспользоваться любыми новыми возможностями. Он снял еще четыре фильма для Essanay, и в каком-то смысле они продемонстрировали, что в творческом плане Чарли топчется на месте. Ему не терпелось сделать шаг вперед, обрести бóльшую свободу, но он был связан контрактом. В начале сентября на экран вышел фильм «Зашанхаенный» (Shanghaied). Действие комедии происходило на полном злодеев судне, куда Чарли нанялся на службу. Декорации кают корабля катали взад-вперед на роликах, чтобы создать иллюзию движения, а для эпизодов на палубе раскачивали камеру. Через три года эти приемы будут успешно использованы в «Иммигранте» (The Immigrant).
«Зашанхаенный» примечателен демонстрацией акробатического таланта Чарли перед лицом обескураживающих трудностей. Он танцует на раскачивающейся палубе под звуки волынки и даже умудряется сделать полный кувырок с подносом, на котором стоят тарелки, в руках. Опыт, полученный у Карно, был бесценен. Во время съемок испортилась погода. Судно с актерами и техническим персоналом встало у побережья Калифорнии. Чаплин послал сигнал бедствия в соседний город Венис. Возможно, это усилило атмосферу опасности, которой пронизан сам фильм. Компания Essanay купила шхуну для съемки некоторых сцен, и после завершения съемок Чаплин ее взорвал – такое «демонстративное потребление» было ярким свидетельством прибыльности его фильмо в.
Следующая картина, «Вечер в мюзик-холле» (Night in the Show), стала по большей части повторением стандартной игры Чаплина в скетче «Молчаливые пташки» для шоу Фреда Карно. Он снова был назойливым пьяницей, который все время вмешивается в действие разыгрывающегося на сцене низкопробного водевиля. Здесь он не Бродяга, а молодой аристократ, который не может справиться со своим пристрастием к спиртному. Во всех фильмах Чаплина нет ни одного трезвого богача – возможно, так он выражал свое презрение к классовым различиям, которые так раздражали его в Англии. Чаплин не раз признавался, что это была одна из причин его отъезда в Соединенные Штаты. «Вечер в мюзик-холле» – всего лишь напоминание о роли, которая произвела такое впечатление на Мака Сеннета и стала первой ступенькой на лестнице к мировой славе Чаплина, упирающейся в небо.
Предпоследний фильм Чарли для киностудии Essanay был более амбициозен. В основе «Кармен» (Burlesque on Carmen) лежат новелла Проспера Мериме и опера Жоржа Бизе, однако ближе всего к нему две кинематографические версии этой же истории, выпущенные в начале года. Чаплину всегда нравилось пародировать условности мелодрамы и приключений. Он получал удовольствие от гротеска и театральности. Покорность, желание, удивление, отчаяние – все это материал для его едких карикатур. Чарли не мог наблюдать за человеком, не перевоплощаясь в него. Он начинал имитировать любого из тех, которого видел. Никто, например, не мог так трогательно или убедительно изображать влюбленного, но эта аутентичность могла быть мгновенно отброшена. В «Кармен» мы видим чистую экспрессию, без эмоций.
Чаплин был великолепным пародистом, или имитатором, потому что страстно и инстинктивно верил в то, что изображал, даже понимая, что это всего лишь игра. Для него не существовало разницы между игрой и жизнью. Он играл любую роль с полной отдачей, даже если знал, что никто на него не смотрит. Американский критик Уолтер Керр лучше всего сформулировал эту особенность в своей книге «Безмолвные клоуны» (The Silent Clowns): «Мы часто будем видеть, как он внутренне падает духом, сожалея, что момент мистификации закончился или вот-вот закончится, и нет никакой возможности продлить его или навсегда посвятить себя ему, и теперь он должен вернуться к своей ничтожности. Грядущая ничтожность преследует его даже во время самых блестящих достижений».
Пока Чаплин заканчивал работу над «Кармен», Сидни вел от его имени переговоры с разными кинопродюсерами Нью-Йорка. Неприятный сюрприз ждал братьев весной 1916 года. Руководство студии Essanay стало переделывать готовую картину. Они вернули все вырезанные Чаплином сцены и удлинили фильм с двух частей до четырех, добавив материал от Бена Тёрпина. Чарли очень расстроился. Вмешательство в его работу вызвало у него глубокую депрессию, и он на два дня слег в постель. Это еще одно подтверждение того, как упорно он защищал свое творчество. В будущих контрактах Чаплин всегда оговаривал, что право редактировать и изменять законченную ленту остается только за ним.
Той же весной Essanay выпустила фильм «Полиция» (Police), последний, сделанный Чаплином на студии. Закончив съемки, он сразу понял, что «Полиция» – лучшая из когда-либо снятых им картин. Это на самом деле так. Здесь Чарли излучает жажду жизни, неиссякаемый оптимизм и бодрость духа в нашем «жестоком, жестоком, жестоком мире». Он невероятно экспрессивен. На его лице с огромной скоростью сменяют друг друга все мыслимые человеческие эмоции. Он может быть, например, одновременно жеманным и злобным. Он жалок и несчастен, но не сдается. Он бесконечно изобретателен и умеет приспосабливаться к любым обстоятельствам. Его можно обидеть, но невозможно победить. Он гнется, но не ломается. В финальной сцене Чарли уходит вдаль с раскинутыми в стороны, как у Христа, руками. Это жест радости или экзальтации, как будто он говорит нам: «Смотрите, я все преодолел!»