В то время я делил с Хью, его подругой Кэти Келли и Ником Саймоном, нашим общим кембриджским другом, дом в Долстоне. Я уже рассказывал в «Хрониках Фрая» о том, как наш новый друг Гарри Энфилд порекомендовал нам двух маляров-декораторов, Пола Уайтхауза и Чарли Хигсона, оказавшихся людьми на редкость талантливыми и занятными.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что время это было для меня очень продуктивным. Помимо «Субботнего вечера с Фраем» я время от времени сочинял статьи для журнала «Арена» и еженедельные колонки для «Лиснера». Одна из них, называвшаяся «Поражение Тэтчер» (слабоватая отсылка к театральному сочинению [38] Дэвида Хэйра «Поражение Гитлера»), была более чем грубоватым призывом к Нилу Кинноку {67} демонстрировать больше твердости, уверенности и самообладания, общаясь с Маргарет Тэтчер во время происходивших тогда раз в две недели парламентских словесных дуэлей, которые назывались «Вопросы к премьер-министру», или ВПМ. «Ему нужно создавать впечатление, что должность лидера оппозиции — лучшая, какую можно получить при нынешнем режиме, — писал я (маловразумительная чушь, вообще-то говоря). — Он должен улыбаться, а не рычать, должен, услышав очередную ее грубость, глупость или пошлость, насмешливо покачивать головой, а не вопить во всю глотку, пуская изо рта пену праведного негодования».
Я очень порадовался, получив через несколько дней письмо с оттисненной на обороте конверта зеленой герсой, геральдическая роскошь которой говорила, что пришло оно из палаты общин. Нил Киннок приглашал меня в свою команду речеписцев. По-моему, он повел себя очень классно: какой-то стервозный оксбриджский выскочка вылезает с критикой его поведения, а он, вместо того чтобы отмахнуться от нее, приглашает автора в свою команду. Не могу сказать, что я действительно написал когда-либо целую речь для него или для двух следующих лейбористских лидеров — Джона Смита, любимого всеми, кто его знал, вырванного из жизни сердечным приступом задолго до положенных сроков, и его преемника Тони Блэра, которого любили… ну, в общем… Скажем так, после его победы в 1997‑м шутки кончились. Писать что-нибудь для побежденного до бесконечности интересней и забавней.
Пожалуй, я все же немного посплетничаю, но без особой грязи. Скандальные разоблачения пусть дожидаются моей смерти. В 1997‑м, через несколько недель после его избрания премьер-министром, Тони и Шери прислали мне приглашение на обед в «Чекерсе», загородном доме премьер-министра ex officio [39] . Обед назван был в приглашении «неформальным», что в причудливом мире британского этикета означает «смокинг не требуется». Как правило, фраза «мы к обеду не переодеваемся» подразумевает просто темный костюм. Ну, во всяком случае, так это понимаю я, взращенный в нелепой и сверхизысканной британской традиции. Да, вы правы: втайне я ее люблю. И не втайне тоже.
Случилось так, что в величавый тюдоровский особняк я заявился первым. Хорошенькая, немного нервничавшая блондинка из ЖВС (на такого рода мероприятиях попеременно работают военнослужащие то мужского, то женского пола) провела меня в огромный зал. Минут пять я потягивал херес, любуясь мебелью и прочим, а затем по лестнице сбежал ставший двадцать дней назад премьером Тони Блэр, чьи ланьи глаза давно уж закрепили за ним прозвище «Бэмби», — сбежал и, увидев меня, заскользил по полу и замер. Одет он был в джинсовую рубашку и хлопчатобумажные штанцы.
— О, — произнес он, — разве в приглашении нет слова «неофициальный»?
— Я понял его так, что можно обойтись без смокинга, — ответил я.
Он, по-моему, перепугался:
— Думаете, то же подумают и все остальные?
— Весьма вероятно, — сказал я.
Тут появилась Шери, и после длительных переговоров премьер-министр отправился наверх, переодеваться.
Все остальные и вправду приехали облаченными в то, что носит отвратительное название «пиджачная пара». Неведение Тони (как он всегда просил себя называть) в подобных материях представляется мне трогательным. В конце концов, все это глупый снобизм, невесть зачем придуманный.
Мне очень понравилось, что Блэры пригласили Бетти Бутройд, бывшую тогда спикером палаты общин, и математика Джайлза Вильсона, сына Гарольда и Мэри Вильсон {68}. Вильсон-младший никогда не возвращался в этот дом, где он, можно сказать, вырос, да и Бетти, бывшую спикером и при Тэтчер, и при Мейджоре, в «Чекерс» ни разу не приглашали.
Помнится, я тогда переусердствовал по части очень хорошего коньяка, подарка Жака Ширака, который неделей раньше стал первым за премьерство Блэра гостем «Чекерса». Поднявшись после обеда наверх, я увидел красную шкатулку — каждый член правительства получает такую в конце рабочего дня от своих служащих. Я знал, что в ней лежат документы, над которыми работают наши лидеры. Красной кожи шкатулка с оттиснутым на ней королевским гербом — это один из великих мистических фетишей британской политики. Поскольку никто за мной не наблюдал, я совершил что-то вроде государственной измены — щелкнул запорами шкатулки и поднял ее крышку. И несколько изумился, хоть и непонятно с чего, увидев в шкатулке не документы, а клавиатуру ноутбука. Изумился главным образом потому, что знал: Блэр ничего в компьютерах не смыслит, хоть и призывал во время избирательной кампании дать «каждому ребенку по ноутбуку». Что же, увиденное мной было знамением времени.
Моя работа на Лейбористскую партию, начиная со времен Нила Киннока и далее, состояла в сочинении того, что я называл «вставными модулями», — абзацев на любые темы, которых Джонатан Пауэлл или кто-то еще из сотрудников Нила/Тони считали необходимым коснуться. Рад сообщить, что я не имел никакого отношения к катастрофическому «Шеффилдскому триумфализму» 1992‑го, который, как считают многие, уничтожил шансы Киннока на победу над Джоном Мейджором; не стану также утверждать, что хотя бы что-то из сочиненных мной «модулей», предложений, фраз или отдельных слов оказало какое-либо воздействие на британскую политику. Скорее всего, людей, инстинктивно находящих «лейбористских выпендрежников» отвратительными, сочиненное мной лишь еще пуще раздражало, чем привлекало в партию. Мысль о том, что кто-то может проголосовать за консерваторов только потому, что к этому призвал нас Кенни Эверетт или, оборони бог, Джимм Сэвил, вне всяких сомнений, нелепа и оскорбительна. Именно по этой причине мне всегда хотелось, чтобы в списке приметных сторонников лейбористов имя мое не фигурировало.