— Теперь мы с тобой всех перехитрим, — прошептал я. — Пусть теперь попробуют направить нас в нужную им сторону. Пусть теперь только попробуют...
Ничего не видя в кромешной тьме, я пополз к выходу, отшвырнув автомат и увлекая за собой винтовку. Рана руки была слишком тяжелой, я и винтовку тащил с огромным трудом, куда уж еще автомат! Зато мы с Обманщиком снова были вместе, и снова у меня в кармане лежали девять патронов от ДШК, которые и на этот раз я стащил из Громовского боекомплекта прежде, чем он отправился выполнять отвлекающий маневр. С винтовкой я ощущал себя в силах противостоять замыслу Программиста, кем бы он ни был. Пусть даже истинным венцом творения. Слезы высохли на моих щеках. Я был готов принять бой хоть с богами, хоть с чертями.
На самом деле у меня начиналась истерика, я это чувствовал. Нахлынувшая эйфория была следствием чудовищного нервного напряжения последних минут и следствием непрекращающегося болевого давления. Понятно, что долго она не продержится, понятно, что я сорвусь, но все же я был намерен использовать душевный подъем по полной программе. Выбравшись из «пузыря», я не без труда зарядил винтовку, поднялся в полный рост и взвалил ее на плечо. Чавкая ногами по раскисшей от ливня глине, я направился туда, где, по словам Алисы, расположилось Белое озеро, возле которого рос таинственный гриб, видящий мир во сне. Желтые, красные и коричневые листья падали вокруг вместе со струями вечного ливня.
Когда я отошел от «пузыря» метров на сто, на меня из-за дерева выскочил когтерез. Наверное, тот, взгляд которого я ощущал возле лаза. Тварь эта на редкость быстрая, но не успела она преодолеть и четверти расстояния до меня, как ствол Обманщика уставился ей в живот. В следующую секунду грянул сокрушительный выстрел. Отдачей меня швырнуло на землю — из таких винтовок не стреляют иначе, чем с сошки и из лежачего положения. Наверное, от резкой боли в руке я на несколько секунд потерял сознание, но едва очнулся, тут же вскочил на ноги. Когтереза видно не было. Только проходя мимо того места, где в него попала двенадцатимиллиметровая пуля, я заметил изуродованную тушу в кустах. Нога чудища все еще дергалась в конвульсиях, а вот грудь разнесло в кровавые клочья. Когда, попав в тело, пуля такого калибра и такой энергии переворачивается хвостовой частью вперед, она образует в плоти огромную временную раневую полость. Иногда эта полость оказывается больше тела, и тогда его разрывает чудовищным гидравлическим и кавитационным ударом, возникающим при прохождении пули через насыщенные водой ткани на сверхзвуковой скорости. Порой этот эффект оказывается более мощным и более разрушительным, чем эффект от легкой разрывной пули.
Снарядив винтовку новым патроном, я двинулся дальше в направлении Белого озера. По словам Алисы, оно располагалось у южного склона известковых дюн, прорезавших пространство леса в двух километрах к востоку от моего тайника. А раз так, то далеко идти не стоило, надо было где-то неподалеку отыскать удобную позицию для стрельбы. Дело в том, что крупнокалиберный снайперский комплекс «Рысь» был специально приспособлен для поражения живой силы с дистанции до трех километров, и теперь я намеревался использовать эту характеристику в полной мере. Кирилл был слишком опасен, чтобы приближаться к нему без необходимости. Но стрелять из леса я не мог, мне нужна была хоть какая-то возвышенность. Дерево не подходило — с полученной раной я бы и сам на него не забрался, а уж винтовку втянуть и думать нечего. Но я знал, что неподалеку расположены три известковые дюны — слепой отросток главной гряды. Если увижу оттуда Белое озеро, значит, выиграл. Если нет, то пятидесятипроцентная вероятность сыграла против меня.
Примерно через полкилометра лес начал редеть, а глина — становиться все более светлой. Тут и там появлялись совсем белые участки грунта, а еще метров через сто я увидел вершины известковых дюн.
Подъем дался нелегко. Иногда я выл от боли, когда вынужден был опираться на пострадавшую руку, но чем круче становился склон, тем чаще возникала такая необходимость. Иногда я распластывался на грунте и по несколько минут отдыхал, шумно сопя и скрипя зубами. Уже чувствовалось, что прилив сил исчерпан и дальше придется собрать в кулак всю волю. Иначе ничего у меня не выйдет. Ничего ровным счетом. Ни Хаоса, ни Порядка.
Время от времени я поглядывал на восток, пытаясь увидеть Белое озеро, но далекая гряда дюн, расположенная почти в трех километрах, показывалась из-за леса только вершинами. По мере подъема я начинал паниковать — было похоже, что высота, на которую я с таким трудом вскарабкался, оказалась слишком низкой. До вершины оставалось совсем немного, а цели все не было видно. Все боги и все черти словно смеялись надо мной.
— Будьте вы прокляты! — прохрипел я, устроив очередной привал. Судя по всему, последний — до вершины оставалось совсем ничего.
Я лежал, вымазанный белой и рыжей глиной, похожий на загримированного актера в театре безумного режиссера. Я хрипел, я ругался, я плакал. У меня попросту не оставалось сил на какое-либо продуктивное действие. Потом я вдруг вспомнил, что все страдания, пережитые в сфере взаимодействия, мне еще раз предстоит пережить в реальности. Это меня окончательно сломало. Я уже не хотел карабкаться на вершину. Я уже понял, что в этом нет ни малейшего смысла, — цели оттуда не видно. С неба потоками падал дождь, я перевернулся на спину и ловил капли ртом. Они били меня по щекам и в зажмуренные веки, смешиваясь со слезами.
Однако, собрав остаток сил, я все же пополз к вершине — образ Северного Оленя с Гердой на спине не оставлял меня. Последний десяток метров я преодолел с закрытыми глазами — боялся посмотреть на восток. Боялся не увидеть там озера. Просто боялся.
Наконец я ощутил себя на верхней точке дюны. Глаза открывать было страшно. Я лежал лицом вниз, тяжело дышал и не мог удержаться от стонов. Голова раскалывалась от боли, в глазах рябило. Я никогда еще не ощущал себя в столь отвратительной форме. Мне вдруг стало ясно, что даже если я увижу цель, выстрелить все равно не смогу. Все. Предел. Наверное, сбылось пророчество Макса — я стал старым и не могу защитить свою принцессу от злого колдуна. Во мне агонизировал снайпер — еще несколько секунд, и он скончается. Мне нужен был мощный положительный посыл, и тогда, может быть, я смогу сделать самый важный в своей жизни выстрел.
Собравшись с духом, я открыл глаза. И взвыл. Взвыл так, как не выл, даже напившись в ночном клубе. Цели не было видно — дальние дюны торчали из пожелтевшего леса только наполовину. Все, конец.
В неистовстве, не обращая внимания на дикую боль в руке, я подхватил бесполезную теперь винтовку, поднялся во весь рост и с силой швырнул ее со склона. Бросок, правда, получился не ахти какой — пролетев метра три, тяжелая винтовка грохнулась на землю, прокатилась еще несколько метров и замерла на сошке с разбитым и свернутым прицелом. Не в силах смотреть на совершенное мною, я обхватил лицо руками, грохнулся на колени и заплакал навзрыд. Ливень сокрушался вместе со мной, заливая окружающее пространство струями пресных слез.
— Ну что, дорогой, — раздался прямо за спиной голос Кирилла. — Тяжко пришлось?