Растет, растет могущество Совета. Коба знает: это по решению Совета солдатики проводят обыски в квартирах бывших царских сановников — пока не без робости. И после обыска, смущаясь, просят на чай у обыскиваемого барина — Россия!
Но уже идут аресты. В Совет привозят «прислужников царского режима». Приволокли бывшего министра юстиции Щегловитова, — его спас от самосуда Керенский. Уже срывали со старика погоны, когда Керенский вырос перед толпой с криком: «Только через мой труп!» Накануне приезда Кобы Совет заставил Временное правительство арестовать отрекшегося царя и отправить его министров в камеры Петропавловской крепости.
Пока Совет не может сместить Временное правительство, ибо в глазах России и оно, и Дума — зачинатели революции… Но Совет уже открыто его контролирует. Появляется зловещая формула «постольку-поскольку»: правительство может управлять, постольку-поскольку его поддерживает Совет…
Могущественен Совет — и теперь Коба стал частью этого могущества. Во главе Совета стоят старые его знакомцы по Кавказу, грузинские революционеры. Председатель Совета — меньшевик Николай Чхеидзе, другой влиятельнейшей фигурой является Ираклий Церетели. Вечное братство маленького народа… Конечно же, они хотели, чтобы большевики делегировали в Совет знакомого им грузина Кобу. И вот вчерашний всеми забытый туруханский ссыльный — член Исполнительного комитета Совета, истинного властителя Петрограда. Так впервые он соединился с государственной властью.
Коба умеет служить могуществу. Так что не зря он вдруг забыл ленинские напутствия, не зря повторяет идеи меньшевиков и поддерживает еще одного большевистского члена Исполкома — интеллигента Каменева, опьяненного воздухом революционного Петрограда, проповедующего «единение демократических сил».
А дальше — больше: в одной из своих статей Коба славит идею сохранения русского унитарного государства.
«Он будто позабыл прежние идеи по национальному вопросу, написанные по указке Ленина», — язвит Троцкий.
И опять Троцкий прав, и опять не понимает — почему.
Эти идеи державности, сохранения Империи не могли не понравиться людям из Временного правительства. Они должны были заметить Кобу, влиятельного радикала, у которого тем не менее такие удобные взгляды… На многих направлениях начал играть новый Коба в первой и сразу ослепительной шахматной партии.
«Коба Сталин» — так подписывает он теперь свои статьи. Новый Коба. Прежний остался в Туруханске — преданный, жалкий глупец, которого использовали и легко забыли. Нет, он больше не таскает для других каштаны из огня. Теперь он служит себе. Себе и революции — «постольку-поскольку» она сможет служить ему.
Всего за две недели пребывания в Петрограде Коба захватил «Правду», стал одной из главных фигур среди петроградских большевиков и вошел в руководство Совета — Власти.
Но в Совете Коба держится странно незаметно.
«За время своей скромной деятельности в Совете он производил на меня (не на одного меня) впечатление серого пятна, всегда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать» — так писал о Кобе меньшевик Суханов. Он тоже — ничего не понял… Нет, совсем не серое пятно — Коба Сталин.
В середине марта в редакцию «Правды» явилась не совсем молодая, но еще весьма красивая дама. Это была знаменитая радикалка-большевичка, дочь царского генерала — Александра Коллонтай. Она и передала в редакцию для печати два письма Ленина. В этих «Письмах издалека» Вождь неистовствовал, клеймил меньшевистских лидеров Совета и Временное правительство, требовал не оказывать ему никакой поддержки. Ленин провозглашал курс на новую революцию — социалистическую.
Каменеву все это показалось бредом эмигранта, много лет оторванного от России. Вопреки Марксу, Ленин не хотел ждать завершения демократических перемен в отсталой России, он требовал немедля вести азиатскую крестьянскую страну без сильного пролетариата — к пролетарской революции. Когда-то в дни первой русской революции подобные идеи провозглашал Троцкий, и Ленин тогда издевался над ним. И вот теперь…
Но письма Вождя не печатать нельзя. И Каменев придумал: опубликовать первое письмо (вымарав самые резкие слова о правительстве и меньшевиках), а о втором письме как бы забыть. Коба согласился. Он понимал: в будущем ответственность за курс «Правды» ляжет на Каменева — ведущего журналиста партии, а он, Коба, всего лишь практик…
Коба все больше задумывался о будущем. Он уже оценил этих вольнолюбивых говорунов из Совета — вечно ссорящихся друг с другом демократов, напуганных все поднимающейся волной безумного русского бунта.
Чхеидзе, Церетели, эти евреи-идеалисты Дан, Нахамкис и прочие… Разве им по плечу эта стихия? Да, большевики пока только выходили из подполья, но Коба знал силу этой беспощадной законспирированной организации. Привыкшая к жесткой дисциплине, безоговорочному подчинению — она ничто без Вождя.
Но с Вождем…
Немецкое золото
Вождь должен был вскоре приехать. Коба не сомневался в согласии немцев пропустить Ленина с соратниками. Ибо за это время, конечно же, узнал о крепких связях, которые неожиданно соединили большевиков с кайзеровской Германией. Он знал: Ленин вернется в Россию с большими деньгами…
Эти деньги большевики получили после начала войны. И это было понятно: Ленин агитировал за поражение царской России, за превращение войны с Германией в междоусобную войну внутри России — когда крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, повернут ружья против собственной буржуазии.
Размеры немецкой помощи Кобе нетрудно было понять по большим средствам, которые имела его газета «Правда», по щедрым субсидиям на вооружение, которые получила Военная организация, созданная внутри партии. На эти деньги она лихорадочно создавала Красную гвардию по всей России.
Коба не стал жить у гостеприимных Аллилуевых, хотя они сказали: «У нас Кобу всегда ждет комната».
Он поселился в большой квартире, где жили молодые руководители петроградских большевиков.
Молотов: «Мы жили тогда со Сталиным на одной квартире. Он был холостяк, я холостяк. Была большая квартира на Петроградской стороне. Я жил в одной комнате с Залуцким, рядом жил Смилга с женой, Сталин к нам присоединился. Вроде коммуны у нас было…» Там Коба многое смог услышать о немецком золоте, хотя бы из рассказов частого гостя на этой квартире — коллеги по руководству петербургскими большевиками Шляпникова. На немецкие деньги Шляпников разъезжал во время войны по европейским столицам, печатал и засылал в Россию груды литературы, агитирующей за поражение.
Немецкое золото… одна из постыдных тайн. Сколько страниц будет написано, чтобы доказать: это клевета. Но после поражения гитлеровской Германии были опубликованы документы из секретных немецких архивов. Оказалось, что и после Октябрьского переворота, как мы увидим в дальнейшем, большевики продолжали получать немецкие деньги.
Итак, брали ли большевики деньги у немцев? Безусловно, брали. Были ли они немецкими агентами? Безусловно, нет.