— Но тот же Булгаков написал «Мольера», где сам Мольер — главная роль.
Отмалчивается, пропускает. Когда говорят, что поставлен спектакль о Блоке, балет по Чехову, играют переписку Тургенева, что читают со сцены письма Пушкина, она говорит: «Какая смелость! Я бы не решилась». И чувствуется, что не одобряет. Обожая Чайковского, к его операм на пушкинские сюжеты относится как к нравственной ошибке. Пушкин для нее вообще выше всех — во всех временах и во всех народах. Жалеет иностранцев, которые не могут читать Пушкина в подлиннике. Возможность ежедневно брать с полки томик с его стихами считает великим счастьем».
Нина Станиславовна Сухоцкая вспоминала: «В послeдниe годы жизни Фаина Гeopгиeвнa горячо увлеклась Маякoвским, в это же время пapаллeльно читала «Войну и мир» и paдoвaлacь, находя в этой великой книге все новые, ранее не замеченные драгоценные мысли. А oбoжaeмый Чехов! Oна oбращалась к нему вновь и вновь.
Oбразование пришлo к ней отнюдь не из средней школы, которую она с грехом пополам закончила (не любила в детстве «учиться»), и не из высшей шкoлы, в которой никогда не была, а от жажды новых познаний, длившейся всю ее жизнь».
После «Вассы Железновой» о Раневской заговорила вся театральная Москва. Вскоре ее пригласили в Малый театр, где (невозможно поверить!) режиссер готов был даже ставить пьесы под нее.
Переговоры с Фаиной Георгиевной вел Судаков, режиссер Малого театра. После недолгих колебаний Раневская согласилась на переход. Больше всего, даже больше обещанного Судаковым хорошего репертуара ее взволновала сама мысль о том, что она станет играть на той самой сцене, по которой ходила великая Ермолова!
Кроме этого, попасть в труппу Малого вообще было лестно. Лестно очутиться вместе с таким количеством знаменитых актеров. Неслыханная, небывалая удача.
Само по себе желание Раневской мало что значило. Времена были советские, социалистические, и уйти из Театра Красной Армии без согласия руководства было невозможно. Тем более, что театр этот был больше военным, нежели гражданским учреждением.
Фаина Георгиевна подала Алексею Дмитриевиу Попову, ставшему режиссером после отъезда Юрия Завадского в Ростов, заявление об уходе. Тот, рассердившись, кричал на актрису: «Неблагодарная! Куда вы идете? В клоаку ретроградства! Что вы там не видели?! Погнались за длинным рублем?!» На самом деле в Малом театре Раневской никакой прибавки к зарплате не обещали.
Фаина Георгиевна уходила со скандалом — ее попросту не отпускали. Не хотели отпускать. Вдобавок 22 декабря 1938 года в газете «Советское искусство» была напечатана статья начальника Центрального театра Красной Армии (иначе говоря — непосредственного начальника Раневской) некоего батальонного комиссара (это звание соответствовало званию майора) М.И. Угрюмова под характерным для той поры названием «Решительно бороться с летунами и дезорганизаторами театрального производства».
«…есть у нас и такие артисты, как Герага и Раневская. Где бы они ни выступали, они говорят о своей любви и преданности театру. Однако стоит им получить приглашение из других театров, как они тут же забывают о своей любви и преданности к ЦТКА».
Артист Герага, упомянутый в паре с Раневской, это Павел Иосифович Герага, актер, народный артист РСФСР (1947), начавший свою сценическую деятельность в Красноярске и успевший, подобно Раневской, поработать по всей стране. С 1932 года Павел Иосифович осел в Москве и поступил в Центральный театр Красной Армии, откуда в 1939 году (вскоре после публикации статьи) перешел в театр имени Моссовета, где и работал почти до самого конца жизни. Ему хорошо удавались роли «людей новой эпохи», таких как Гайдай в «Гибели эскадры», Глеб Чумалов в «Цементе» по Гладкову, Ратников в «В одном городе». Снимался в фильмах «Цирк» (эпизод) и «Жди меня» (Федор Левыкин).
Советская власть не приветствовала переходы с одной работы на другую по инициативе работника. Только партии, иначе говоря — государству, дозволялось тасовать кадры, как душа пожелает, самим же кадрам предписывалось сидеть и не рыпаться. Люди, склонные менять места работы в поисках «лучшей доли» или же по каким-то иным причинам, назывались «летунами». Был даже такой лозунг: «Летун разрушает производство!» К врагам народа летунов, слава богу, не причисляли, но, как говорится, — от плохого до ужасного всего один шаг. Сегодня ты — летун, а завтра — враг народа.
Руководство театра, вероятно, надеялось, что после подобной статьи в прессе Раневская откажется от намерения покинуть ЦТКА.
Кстати говоря, в этом театре Фаина Георгиевна сыграла не только Вассу Железнову. Были у нее и другие заметные роли. Такие, например, как роль Оксаны в пьесе Александра Корнейчука «Гибель эскадры». Сам драматург восхищался игрой Раневской и признавался ей в том, что он видел свою пьесу в десятках театров, но никому еще не удавалось так хорошо сыграть Оксану. Сыграть так, чтобы она вызывала не только сочувствие, но и восхищение.
Радистка и коммунистка Оксана — роль героическая.
Летом 1918 года на Черноморском флоте возникает угроза захвата советских кораблей Германией. Советское правительство принимает единственное верное с его точки зрения решение — уничтожить флот. Как говорится: «сам не «ам» и другому не дам». Разумеется, силы контрреволюции пытаются сорвать выполнение приказа, но в тяжелой борьбе, конечно же, побеждают большевики. Не без помощи Оксаны, которая заменяет погибшего комиссара и ведет массы к победе.
Сразу вспоминается Комиссар из «Оптимистической трагедии»…
В Театре Красной Армии были у Раневской и другие роли — мать в пьесе «Чужой ребенок», сваха в пьесе Островского «Последняя жертва».
Фаина Георгиевна все же ушла из ЦТКА. Ушла со скандалом, хлопнув на прощание дверью и заодно покинув театральное общежитие. Вроде бы все складывалось так, как хотела актриса, но… ее коллеги, ведущие актеры Малого театра, то ли опасаясь конкуренции, то ли по каким-то другим причинам, стали возражать против прихода Раневской в труппу. Судаков умолк и более не появлялся.
Вышло так, что Фаина Георгиевна, к тому времени уже получившая звание заслуженной артистки, осталась без работы и без жилья. Выручила ее Павла Леонтьевна, которая снова поселила Раневскую у себя.
Больше года актриса нигде не работала. Этот год был для нее очень тяжелым. Под впечатлением от столь тяжелого удара, уготованного ей судьбой, актриса впала в депрессию. Она избегала людей, почти ни с кем не говорила. Горькая обида терзала ее.
Оставшись без заработка, Фаина Георгиевна продавала свои вещи, спустила почти все, что у нее было, но никуда не ходила, ничего для себя не просила, не жаловалась. Да и на что ей было жаловаться? На то, что она вдруг оказалась ненужной театру?
Раневская не раз повторяла, что она вообще не может ходить по различным инстанциям со всевозможными просьбами. Для нее это занятие было противоестественно.
Постепенно к Фаине Георгиевне вернулись силы, хорошее настроение, вернулось желание жить. И разумеется, работать, потому что без работы она себя не представляла.