И я восстановил в памяти сцену из «Вчерашнего мира», в которой Цвейг описывает, как в 1934 году, когда в венском районе Флоридсдорф социал-демократы выступили против австрофашизма, к нему явились четверо полицейских, чтобы обыскать дом и найти якобы укрываемое оружие, а на самом деле – чтобы принудить писателя покинуть Зальцбург и Австрию, что, по сути дела, менее чем через год и произошло. Незадолго до аншлюса Австрии и Германии дом по рыночной цене перешел во владение зальцбургского торговца текстилем, противящегося и поныне установлению хотя бы мемориальной доски.
С разочарованием я отмечаю, что Зальцбург хотя и решился в 1992 году на большую выставку, посвященную Стефану Цвейгу, тем не менее продолжает испытывать сложности с памятью о своем великом гражданине. В разнообразных путеводителях по городу, в которых многие страницы посвящены Моцарту, Караяну и Зальцбургским фестивалям, тщетно искать хотя бы один приемлемый абзац о Стефане Цвейге. Что от него осталось в Зальцбурге, так это ни к чему не обязывающие доклады по тому или иному юбилейному поводу. И это в том прекрасном городе, который он некогда так любил, в котором жил и работал и о котором однажды написал: «Зальцбург из всех австрийских небольших городов казался мне наиболее подходящим не только благодаря своей живописности, но и географическому положению, потому что он, находясь на краю Австрии, в двух с половиной часах по железной дороге от Мюнхена, в пяти часах от Вены, в десяти – от Цюриха или Венеции и в двадцати – от Парижа, был отправным пунктом в Европу». Снова и снова он возвращался в этот город, пока его не выставили за дверь и не сделали эмигрантом.
С горечью пишу я эти строки, думая о собственной судьбе, о своей скромной надежде однажды вернуться в Россию, разумеется прекрасно понимая, что никакие сравнения здесь невозможны. Разве только действие налаженного механизма, безжалостного и свирепого, жертвами которого становились как великие, так и менее выдающиеся и совсем простые люди.
Тогда – летом на даче во Всеволожске, недалеко от Ладоги, – я сидел не только над цвейговской главой о Париже. В своего рода упоении я одолел еще три следующих главы. Для этого понадобилось мне три месяца (с июня по август) – ровно столько, сколько Стефан Цвейг в своем затворничестве в бразильском Петрополисе потратил на всю книгу. Но за три месяца он сделал первые наброски, затем книгу написал, отредактировал ее, в то время как я за тот же период попытался лишь воссоздать фрагменты его книги на русском языке, и это было достаточно трудно.
Однако главные трудности, далекие от всяких переводческих проблем, мне еще только предстояли. Я прекрасно понимал, что ни о какой публикации «Вчерашнего мира» отдельной книгой пока и речи не могло быть, и вспомнил о старой русской традиции (со времен Пушкина) публиковать отрывки книги в журналах. В «Неве» я мог рассчитывать на поддержку Саши Лурье и Владимира Николаевича Кривцова. Но первая публикация состоялась в «Литературной газете», которая в ту пору была очень популярна. Владимир Николаевич Кривцов, будучи в Москве, рассказал сотрудникам «Литгазеты», что «Нева» намеревается издать всю книгу, и в качестве своего рода оповещения предложил им опубликовать в их газете небольшой отрывок из книги. И вот в одном из январских номеров газеты за 1972 год в рубрике «Города, годы, люди» «Литературная газета» опубликовала отрывок из главы о Париже с небольшим моим предисловием.
В первый раз я увидел в печати крохотный отрывок своей переводческой работы. Теперь, думал я, это вопрос техники, когда «Нева» начнет публиковать всю книгу. Конечно, в за и против внутри редакции едва ли что-нибудь изменилось, и та же неуверенность оставалась и у главного редактора. И все же, все же ответственный секретарь с его неотъемлемым красным карандашом в руке внимательно просмотрел предоставленные ему четыре главы и отправился с ними в обком. Он вернулся оттуда с разрешением напечатать две главы. Не хватало лишь визы главного редактора, но тот именно в это время находился в командировке в Японии, и его, на мое счастье, замещал Владимир Николаевич Кривцов. Так в январском номере 1972 года появились две главы «Вчерашнего мира».
Читательский отклик на эту публикацию оказался для меня поразительным, если не сказать сенсационным. В редакцию шел вал писем из всех уголков Советского Союза. Разумеется, я знал, что Цвейга читают охотно и много; но такой популярности я просто представить себе не мог, как не мог предположить, что всего две главы из книги вызовут такой жгучий интерес к ней. Шахтер из Воркуты спрашивал, когда публикация будет продолжена. С Дальнего Востока объявилась пожилая дама, бывшая ленинградка. Из Ялты, Вологды, Москвы приходили запросы: где и когда можно будет эту книгу купить и каким тиражом она выйдет. Я испытал чувство невероятного удовлетворения, узнав, что книга, над переводом которой я так долго работал, и в самом деле нужна людям в стране; что им было важно ее иметь. Тем большее разочарование я испытал, когда в редакции, в которую тем временем из командировки возвратился главный редактор, узнал, что о продолжении публикации книги не может быть и речи.
И таким образом, следующий номер «Невы» вышел без Стефана Цвейга, но случай, который один раз мне уже помог (с командировкой главного редактора в Японию), благоприятствовал мне и на этот раз. Едва вернувшись из командировки в Японию, главный редактор не на шутку разболелся и был вынужден лечь в Свердловку. А тем временем усилиями Саши Лурье и Владимира Николаевича Кривцова в третьем номере «Невы» за 1972 год смогли появиться следующие две главы, которые в обкоме – кто может знать, по каким соображениям? – вызвали определенные сомнения.
И снова в редакцию пришло множество писем, на этот раз – не только от читателей и почитателей Стефана Цвейга, но и от некоторых литераторов. Московская писательница Кальма, которая в 1928 году, будучи юной журналисткой, сопровождала Стефана Цвейга во время его визита в Советский Союз, в газете «Советская Россия» справедливо полагала, что публикация первых глав в «Неве» – залог того, что книга вот-вот выйдет на русском языке. Этот факт она называла счастьем для русского читателя. Но время проходило, а ее пророчество не сбывалось.
После того как я понял, что, несмотря на поддержку Кривцова, Лурье и некоторых других членов редколлегии, публикация в «Неве» всей книги (во всяком случае, в ближайшее время) невозможна, я стал обращаться в другие журналы и издательства. Длительную переписку я вел с журналом «Север», журналами в Вильнюсе, Риге и Таллине, где время от времени печатали тексты, которые в Москве и Ленинграде не пропускались цензурой. В Риге уже готовы были выпустить книгу, однако неожиданно отрицательный ответ пришел и оттуда: кто-то в самом издательстве или тамошнем обкоме задействовал все еще хорошо функционирующий тормоз.
Вскоре у меня появился, как мне казалось, многообещающий контакт с умной, чистосердечной дамой в Москве – Евгенией Александровной Кацевой. Она была известным переводчиком немецкоязычной литературы и редактором журнала «Вопросы литературы». Чтобы избежать каких бы то ни было осложнений, я выбрал три главы, посвященные творческой и литературной работе Стефана Цвейга и его анализу произведений других литераторов, и со всем этим отправился в Москву. Весьма обстоятельный разговор в редакции «Вопросов литературы» с Евгенией Александровной настроил меня на очень оптимистический лад. Она заверила меня, что сделает все от нее зависящее, чтобы эти три главы опубликовать. Но и на этот раз ничего не произошло. Проходили недели и месяцы напрасных ожиданий. Долгие годы я подписывался на «Вопросы литературы» и неожиданно обнаружил, что последние номера стали приходить с многомесячной задержкой – а это свидетельствовало об ужесточившейся цензуре. Это означало, что с ожиданиями можно было покончить. Обманутая в своих надеждах, Евгения Александровна прислала мне трогательное письмо, в котором сообщала, что главного редактора уволили.