На ужин в горницу, освещенную лучинами, унтер-офицеры пригласили хозяина. Аржанова в своем зеленом кафтане с красным воротником, лацканами и обшлагами сидела в углу под иконами и помалкивала. Она вертела в руках, чтоб не отличаться от Чернозуба, Прокофьева и Ермилова, глиняную короткую трубочку, но, естественно, не курила. Разговор пошел длинный, однако познавательный. Мельник повествовал путешественникам о событиях давно минувших — о Русско-турецкой войне в 1770 году в родных его степях, когда входил он в отряд арнаутов, или конных молдавских партизан, помогавших русским. Чернозуб, имевший за сражение при Кагуле серебряную медаль, подтвердил его рассказ. Молдаванин, узнав, что поручик — из тех самых новотроицких кирасир, которые порубили османов в их лагере, расчувствовался и принес в дар бутылку самогона двойной очистки, светлого, как слеза. Ветераны сдвинули глиняные чарки, выпили и пообещали друг другу задать жару бусурманам, коль сунутся они сюда, на Крымскую землю…
Уж совсем недалеко от Евпатории увидела Анастасия еще одну крымскую достопримечательность — очень большое, но неглубокое соляное озеро под названием Сасык. Озеро кормило жителей трех деревень, расположенных по его берегам: Биюк-Акташи, Айдар-Газы и Эски-Карагурт. Татары не пахали, не сеяли и не жали. Они выгораживали в водоеме участки, выпаривали оттуда воду, собирали поваренную соль и с выгодой ее продавали. За этой вкусной сасыкской солью в Гезлеве приходили купеческие суда из Турции, Франции, Италии.
Озеро от моря отделяла неширокая полоса земли, и грунтовая дорога на Евпаторию пролегала как раз по ней. Резвым аллюром преодолели ее кавалеристы. Мелкие камни из-под копыт лошадей падали в озеро, но не подняли на его поверхности даже брызг, так тяжела была от высокого содержания соли его серая, неподвижная вода.
За озером, видимые издалека, вставали белые стены крепости, возведенной здесь турками в XV столетии. Бастионы и башни, сложенные из бута и местного ракушечного камня-известняка, по всему периметру растянулись на три километра. Но грозный вид старинная османская твердыня имела лишь издали. Вблизи становились заметны разрушения на верхушках стен, трещины, змеившиеся между каменными плитами. Ров, прежде достигавший глубины трех метров и заполненный водой, теперь пересох, почти весь разрушился. Он зарос кустами кизила и шиповника, причудливо искривленными, покрытыми красной корой деревцами земляничника мелкоплодного — типичного крымского растения.
Тем не менее в крепости имелось пять ворот, запиравшихся на ночь. Первые — «Искеле-Капусу», или Ворота Пристани, выходили на море. Вторые — «Ат-Капусу», или Лошадиные ворота, находились на западной стороне стены и вели на Тарханкут, степной, пустынный край полуострова. Третьи — «Ак-Мулла-Капусу», или Ворота Белого Муллы, а также четвертые — «Одун-Базар-Капусу», или Ворота дровяного базара, прикрывали дороги на северо-восток: на Бахчисарай, Карасу-базар, Ак-Мечеть (то есть Симферополь), Перекоп.
Команда Аржановой подъехала к пятым воротам — «Топрак-Капусу», иначе — Земляным. Их украшала большая четырехугольная башня. На каменной ее вершине древние строители вырезали «гребешок» — символ данного фортификационного сооружения, и он отлично сохранился. Земляные ворота в высоту достигали пяти метров, в ширину — четырех. Свод их был полукруглым, внутри его поддерживали пять мощных арок. Длина проезда в воротах составляла примерно десять метров.
При необходимости они, конечно, могли стать дополнительным пунктом обороны. Только никто и никогда не штурмовал Гезлеве. Лишь однажды, в 1736 году, русские подошли к ней, наступая от Перекопа. Но ворота оказались открытыми. Трехтысячный турецкий гарнизон заблаговременно погрузился на корабли, стоявшие в гавани, и спокойно отплыл в Стамбул, оставив пришельцам с далекого Севера боевые трофеи — 21 медную пушку. Возможно, это являлось лучшим решением. Русские тогда не имели сил удержать завоеванное и вскоре ушли из Крыма, а турки вернулись и правили своей колонией еще почти пятьдесят лет.
Разумеется, не янычар в намотанной на голову цветной чалме, а русский солдат в черной фетровой шапке с козырьком и потертой зеленой куртке спросил у Чернозуба документ о проезде в крепость. Таковой имелся, снабженный печатью штаба Черноморского флота и кудрявой подписью Федора Федоровича Ушакова, в апреле сего года произведенного в контр-адмиралы. Створки Земляных ворот заскрипели, раздались в стороны, и команда кавалеристов, сдерживая лошадей, проскакала десять метров по утрамбованной земле в туннеле под надвратной башней.
За воротами Аржанова, знавшая Гезлеве как свои пять пальцев, приказала повернуть налево, в сторону моря и двигаться к старо-османской части города. Там располагалась соборная, или «пятничная», мечеть Джума-Джами, огромная, украшенная двумя минаретами, столь же внушительное здание турецкой бани возле нее, большой постоялый двор под названием «Сулу-хан» и текие (монастырь — А. Б.) дервишей, чей купол поднимался над городской застройкой примерно на пятнадцать метров.
Курская дворянка предполагала поселиться в «Сулу-хане», заведении, ей хорошо известном, солидном и достаточно дорогом. Его здание, возведенное в традициях средневековой мусульманской архитектуры, чем-то напоминало оборонительное сооружение. Толстые стены из камня без окон на первом этаже, крытая галерея вокруг обширного внутреннего двора, всего одни ворота из дубовых досок. На первом этаже находились склады и конюшни, на втором — жилые помещения с узкими, похожими на бойницы окнами.
Ворота «Сулу-хана» в этот предвечерний час были распахнуты настежь, и русский отряд, тесно сбившись, на коротком галопе влетел во двор, где и остановился. Солдаты спешились, взяли лошадей под уздцы, стали оглядываться. Судя по пустующим коновязям и конюшням, особого наплыва постояльцев здесь не наблюдалось. Человек в красной турецкой феске и суконном кафтане, подпоясанном шелковым кушаком, вышел во двор из дома, чтобы поговорить с вновь прибывшими. Сначала он держался важно, но когда увидел Аржанову, то обрадовался и воскликнул по-русски:
— Моя прекрасная госпожа! Какими судьбами вы здесь?
— Добрый день, Энвер! — ответила ему Анастасия. — А где твой отец, достопочтенный Шевкет-ага?
— Полгода назад он покинул наш мир и ныне, я в том уверен, пребывает в раю, — на лицо Энвера набежала тень. — Его должность управляющего «Сулу-ханом» досталась мне. Никто из моих старших братьев не пожелал вернуться в Гезлеве.
— Случай весьма печальный, — курская дворянка вздохнула. — Но что делать, все мы смертны, друг мой.
— Вижу, вы приехали сюда по делу, — управляющий, или по-турецки — назир, окинул быстрым взглядом команду кавалеристов.
— Как всегда, Энвер.
— После столь долгого отсутствия рад приветствовать у себя в гостях несравненную Анастасию-ханым и ее доблестных слуг! — он отвесил низкий восточный поклон, сперва приложив обе руки ко лбу, потом — к сердцу.
— Найдется ли в «Сулу-хане» место для усталых путников?
— Места сколько угодно, госпожа. Война сильно мешает коммерции. Купеческих судов из Стамбула и Синопа совсем мало. Все боятся новой севастопольской эскадры.