Андрей мысленно перекрестился, так же мысленно трижды плюнул через плечо, и прокрутил текст дальше. Он подумал, что не так уж сильно пострадал в этой аварии. Подумаешь, сотрясение мозга, перелом ребра и пара ожогов. Мелочи, по сравнению с только что прочитанным.
Затем он попытался разобраться в системе режимов, но тут уже требовалось углубленное знание анатомии и физиологи. Сколько световодов и на какие точки необходимо укреплять – это абсолютно не интересовало Андрея, но где-то в этом разделе должна была быть та информация, которую он искал.
Устав от бесполезных таблиц, диаграм и описаний, Андрей просматривал только примечания. Наконец нашел то, что нужно.
Примечание:при оперцациях на нижних конечностях следует избегать режимов мощности №3 и №4, поскольку физиологический оргазм, возможный на этих режимах, способен вызвать привыкание к процедуре.
– Вот гадина… – прошептал Андрей.
«Маньячка хренова.» – подумал он про себя. – «Я тебя уничтожу, с землей сравняю… Сумасшедшая.»
Злость нарастала. Андрей закрыл «компакт» и уложил голову на подушку. Он не хотел верить, что его так подло использовали для удовлетворения извращенных сексуальных желаний, но инструкции доверял больше, чем шепоту чокнутой медсестры.
А ведь она действительно использовала его. И, действительно, подло, прикрывшись его собственным интересом, желанием поскорее выбраться из больницы. Она могла поступить как угодно, могла не лечить его вовсе, если не хотела, могла наоборот, попросить за лечение денег, и это было бы честно. Но использовать его проблемы для удовлетворения собственных извращенных желаний она не имела права. Ни морального, ни физического.
Это было изнасилование, самое настоящее. Хоть в суд подавай. Хотя ему, ученому, мужчине наконец, подавать в суд на необразованную бабу за изнасилование было не менее унизительно, чем само изнасилование. Получилось бы, что сначала она его поимела, а потом он поимел сам себя. Нет уж, спасибо. Об этом никто не должен узнать.
А как же тогда жаловаться? Ладно, можно не жаловаться. Можно пережить, перебеситься, забыть. Вытравить из памяти силой воли.
Но что делать с самим лечением?
Андрей стиснул кулаки от бессильной ярости. Торчать тут два месяца, пока все срастется и зарастет естественным образом? Нет! Этого никак допустить нельзя. «Квантек» поставит его на ноги за неделю. Но как заставить Галину лечить его, а не надругаться над его телом? Как заставить применять режим №2, который она и должна применять по инструкции?
Никак. Ответ был прост и очевиден. Любой нажим на Галину приведет к тому, что она откажется применять аппарат. Жалоба приведет к увольнению, может даже к суду, но не к выздоровлению.
Безвыходность ситуации бесила гораздо больше, чем извращенность Галины. Полная безвыходность. Окончательная. Хоть кричи, хоть вой, хоть умри прямо на этом месте.
Сквозь приступ отчаяния и жалости к самому себе, до Андрея дошла некоторая комичность сложившейся ситуации. Смех сквозь слезы – правду говорят, что из любого положения можно найти выход. Здесь выходов было целых два: либо позволить надругаться над собой и продолжить лечение, либо отказаться от надругательств, а вместе с ними и от быстрого выздоровления.
Вот она свобода выбора, черт бы ее побрал! Злая насмешка…
Но именно краткий взгляд сквозь призму иронии позволил Андрею успокоиться. Наверняка можно придумать способ наказать Галину через ее собственные слабости. Через эту подленькую и похабную страстишку насиловать пациентов с помощью прибора «Квантек».
Может с ней попросту поговорить? Без наездов, без обвинений. Наверняка это будет первое недовольство, высказанное ей в лицо. Ведь она наверняка уверена, что ничего не делает насильно, что пациенты добровольно на все соглашаются, когда видят вожделенную возможность поскорее выбраться из больницы.
С ее точки зрения может оно так и есть, но на самом деле это худшая форма насилия. Самая подлая из всех. Можно ведь изнасиловать, напав в подворотне, или избив до потери сознания, можно изнасиловать под угрозой оружия, можно напоить, наконец, и это тоже будет изнасилованием. Но гораздо хуже, когда жертва поставлена в безвыходную ситуацию, когда ей легче согласится на унизительные действия, чем попасть в еще худшее положение.
За такую подлость не жалко было бы и убить. Хотя нет, смерть это ведь не наказание. Смертная казнь хороша лишь в качестве окончательного избавления общества от преступника, а в качестве наказания или острастки она совершенно бессмысленна. Ведь погибший от рук палача не может уже оценить степень соответствия наказания и проступка.
Нет. Самым верным и адекватным наказанием для Галины было бы пожизненное заключение или унизительная каторга. Положение, в котором до конца дней каждый желающий мог бы вытереть об нее ноги. Чтобы она поняла, каково же быть изнасилованной. Чтобы она каждый день чувствовала превосходство других над собой.
Придумывание наказания во всех мелочах окончательно успокоило Андрея.
«Все, хватит беситься.» – усилием воли решил он. – «Нужно с холодным рассудком решить, как быть дальше.»
Вот только информации не хватало. Зачем Галина делает то, что делает? Или почему. Как можно повлиять на это и можно ли вообще? Ответы на эти вопросы можно было получить лишь экспериментальным путем, но у Андрея не было на это ни времени, ни возможности.
Он посмотрел на отвернувшегося к стене Володю, но снова не решился его позвать. Условность, разделяющая ученого и подростка, оформилась в воображении рекой раскаленной лавы. Но река эта была странной, анизатропной какой-то рекой – Володя смог ее перейти, а Андрей не решался.
«А может к черту условности». – подумал он – «Ведь этот сопляк даже не знает, кто я такой. Ему, поди, даже все равно. Мужик и мужик, какая разница. Для него занюханная кокаином поп-звезда имеет авторитет куда больший, чем все ученые вместе взятые. Скорее всего. К тому же Володя почему-то подошел первым, наверняка ведь не из чистого альтруизма, значит в этом разговоре был у него свой, непонятный пока интерес.»
– Володя. – позвал Андрей, стараясь чтобы голос звучал как можно непринужденее. – Тебя можно на пару слов?
Подросток медленно обернулся и поднял голову, всем видом изображая ленивое недовольство.
– Что, припекло? – усмехнулся он.
Андрей не знал, что ответить. Вернее всего было бы послать этого придурка подальше, желательно в тех выражениях, к которым он привык на тусовках. Но это бы означало полную потерю контакта, на этот раз навсегда.
– Я хочу с тобой поговорить. – Андрей постарался обойти скользкую формулировку ответа. – Ты знаешь о чем.
– Так припекло или нет? – злорадно улыбнулся Володя.
Андрей почти физически почувствовал жар, идущий от реки раскаленной лавы.