Турд наморщил нос.
— Странный она себе выбрала псевдоним, — сказал он. — Тоже мне звезда нашлась. Да она просто мартышка безмозглая.
Я лишилась дара речи. Я перечитывала письмо, снова и снова убеждаясь, что так и есть. Горилла и вправду сбежала.
Турд и Герда стали расплываться — слёзы застилали глаза. Герда склонила голову набок. Похоже, ей действительно было меня жалко.
— Бедная малютка, — прошептала она. — Как сильно ты расстроилась!
Турд закатил глаза.
— Не понимаю, чего она так привязалась к этой Горилле? — удивлялся он. — Нет чтобы радоваться!
— Дети есть дети, — улыбнулась Герда.
Турд кивнул.
Я не могла сказать ни слова. Слёзы лились по щекам. Я легла на матрас и уткнулась в него лицом. Горилла меня бросила. В это невозможно поверить!
Когда Турд уехал, Герда вернулась и погладила меня по голове.
— Иди к остальным, детка, — сказала она. — Помоешься в другой раз. Не грусти.
Я вытерла лицо и надела джинсы. Сунув в карман записку Гориллы, я отправилась во двор.
Осень близилась к концу, листья облетели с деревьев. В лесу, простиравшемся за приютом, лишь сосны и ели не потеряли свой красивый наряд. Все дети были заняты работой. В сарае несколько человек строгали щепки для камина. Другие кололи дрова на пригорке. Возле кустов сирени двое детей работали граблями, а остальные что-то мастерили неподалёку.
Я немного попинала сапогами траву. В кармане лежала записка. Она стала рваной и мокрой, а я всё сильнее сжимала её в руке. На смену грусти пришла злость. Я чувствовала себя обманутой. Я представляла, как Горилла за рулём своей старенькой «Вольво» мчится прочь из Швеции. И только пожимает плечами, думая о том, что произошло.
— Юнна! — крикнул Арон. Он строгал рубанком доски, лежавшие на козлах. — Иди сюда!
Черноволосые братья были тут как тут. Когда я подошла ближе, они улыбнулись своей противной улыбкой. Арон был красный и потный. За лето его лицо покрылось веснушками. Я вынула руку из кармана и ударила его по плечу.
— Ой! — вскрикнул он. — За что?
— За то что врёшь, — сказала я. — Никто меня не съел.
— Жалко, — сказал один из братьев с таким видом, как будто удачно пошутил. Второй тотчас расхохотался.
— А ну заткнитесь, — сказал Арон. — Идите отсюда!
Братья в недоумении посмотрели на него, но ушли. Они отложили рубанки и послушно двинулись к малышам, которые сортировали щепки.
Арон посмотрел на меня.
— Я немного за тебя волновался, — сказал он. — Другие тоже переживали. Ну как там у Гориллы? Очень страшно?
— Да ладно, забудь. Чем это ты занимаешься? — спросила я, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Мастерю новую дверь в погреб. Пока тебя не было, к нам забрались воры и украли еду. Герда ужасно разозлилась.
И тут вдали послышался шум автомобиля — привезли почту. В то же мгновение из дома выбежала Герда в одних тапочках:
— Дальше нельзя! Здесь только что разровняли гравий!
Арон засмеялся:
— Почему бы не повесить на заборе почтовый ящик? Охота ей каждый раз объяснять, что по дорожке ездить нельзя?
Почтальон вручил Герде большой конверт и уехал. Она вскрыла его и радостно подпрыгнула.
— Ура! — закричала она, помахивая бумагой. — Фотографию привезли!
Как же все обрадовались! Побросали свои дела и побежали к Герде. Вскоре её окружила толпа детей. Она держала фотографию над головой.
— Не трогать! — кудахтала она. — А то заляпаете снимок грязными пальцами! Я сделаю рамочку и повешу его на стенку вместе с другими.
Она стала подниматься по лестнице, дети шли по пятам.
Арон снова отложил рубанок и пожал плечами.
— Пойдём тоже посмотрим, — предложил он.
— Что-то не хочется. Иди без меня, — ответила я.
Тогда он взял меня за руку.
— Пойдём. Я знаю, ты на фотках плохо получаешься. Зато посмотрим, какой я красавчик!
Он потащил меня к главному входу. Внутри все набились, как сельди в бочке. Все глазели на фотографию и наступали друг другу на ноги. Герда вышла из своего кабинета с важной физиономией. Она несла фотографию в рамочке, словно это была золотая медаль, которую она собирается вручить нобелевскому лауреату.
— Осторожно!
В стене уже красовался гвоздь, на который она и повесила снимок.
— Вот! — сказала она.
Все пытались протиснуться вперёд, чтобы получше рассмотреть себя на фотографии.
— Дурацкий фотограф! Почему он снимал, когда я моргнул?!
Я едва сдержала улыбку. Глаза у Арона были наполовину закрыты, виднелись только белки. Выглядело это ужасно.
А я получилась хорошо. Аккуратные косички торчали в разные стороны. Ногти были чистые, джинсы тоже. И вообще я выглядела довольной. Мы всегда радовались, когда приезжал фотограф, — приятно ведь, когда тебя фотографируют. Это такой торжественный момент.
— Пойду дверь доделывать, — сказал Арон. — Ты со мной?
Я покачала головой:
— Потом приду, хочу ещё полюбоваться.
Вскоре я осталась одна перед огромной стеной, завешанной фотографиями. Надо же, сколько детей прошло через «Лютик». Сотни маленьких бледных лиц смотрели на меня со старых снимков. И вдруг я заметила нечто странное. Моё внимание привлёк самый верхний ряд на стене — что-то там было не так. Как и на других фотографиях, здесь изображались дети, но в самом углу каждого снимка мелькало что-то чёрное. Маленькое пушистое лицо…
Я не могла поверить своим глазам! С фотографий на меня смотрела маленькая Горилла!
Один, два, три… целых восемь снимков. Сначала она была маленьким комочком на руках у молодой Герды. В те времена Герда ещё не стала такой нервной и строгой — наоборот, она казалась милой и доброй. Год за годом Горилла росла, делалась всё лохматее и страшнее. И на каждой новой фотографии она выглядела всё более несчастной и сгорбленной. А на самой последней она как будто и вовсе не хотела, чтобы её кто-то заметил. Опустив голову и слегка присев, она спряталась в последнем ряду. А у Герды лицо стало более суровым.
У меня голова пошла кругом. Оказывается, Горилла — выпускница нашего приюта! Почему она мне ничего не сказала?
Герда вышла из кабинета.
— Ах вот ты где, — удивилась она. — Как настроение?
— Горилла тоже жила в «Лютике».
Герда напряглась.
— Ну да, конечно, — пробормотала она. — Ну и что в этом такого?