Кроватей во дворце Хуссейн-паши никогда не водилось. Турки, верные обычаям их стародавней кочевнической жизни, спали на тюфяках и прямо на полу. Скрипучие доски, из которых вываливалась шпаклевка, громким скрипом отзывались на их движения. Но Анастасия не обращала на это внимания. С ласками светлейшего князя она могла позабыть обо всем на свете. «Ну пожалуйста, – просила она его. – Ну давай же! Ну еще раз!..»
Медвежья шкура, предусмотрительно доставленная в форт Хасан-Паша из осадного лагеря камердинером главнокомандующего Ферапонтом, весьма пригодилась утром, морозным, снежным, туманным. Пока Ферапонт растапливал оба мангала в спальне, они прятались под ней и разговаривали по-французски, не желая, чтоб слуга понимал их беседу, пожалуй, уже не личную, но – служебную.
– Почему ты вчера обозлилась на бедных мусульманок? – Потемкин нежно перебирал пальцами ее светло-каштановые, вьющиеся на висках волосы.
Она передернула плечами:
– Бр-р! Возмутительное поведение!
– Я думал, ты видела танец раньше, будучи в Крымском ханстве.
– Откуда? – удивилась Анастасия. – Разумеется, я слышала о нем от татарок, но кто из них стал бы исполнять его передо мной? Предназначение сего номера совершенно определенное. Особенно – в больших гаремах.
– Однако, согласись, Фатима танцевала превосходно.
– Более чем превосходно, мой сердечный друг. Потому давай сразу отдадим ее хорошему человеку.
– Кому это? – Потемкин живо повернулся к Флоре и крепко обнял ее за плечи.
– Подпоручику первого батальона Фанагорийского гренадерского полка Сергею Самохвалову.
– Вижу, ты знаешь некоторых обер-офицеров моей армии по именам. Расскажи, где вы познакомились?
– Он с солдатами охранял меня во время штурма крепости утром. Очень милый мальчик, – ответила Анастасия.
– За смелое деяние милого мальчика можно произвести в поручики и дать ему орден Святого Владимира четвертой степени. Хочешь?
– Конечно, хочу. Но турчанку я ему пообещала еще в том темном подземелье 6 декабря. Он так обрадовался…
– Еще бы! – Потемкин рассмеялся. – Одна красивая женщина отдает молодому мужчине другую красивую женщину. Романтическое приключение, да и только…
Таковое свое благоволение светлейший князь в тот же день распространил и на других офицеров Фанагорийского гренадерского полка, коих насчитывалось 49 человек. Затем, по мере учета всех попавших в плен женщин, эти особенные трофеи получили и остальные чиновники. Мусульманки не сопротивлялись. Они боялись лишь убийств и надругательств со стороны буйной солдатской толпы. Но ничего подобного генерал-фельдмаршал не допустил.
«Наконец находимся мы в стенах Очаковских, и после претерпения невероятных трудностей, проводим спокойные дни в беседовании с пленными нашими турчанками. Вот все происшествие нашей экспедиции, как мы взошли на сии страшные стены… – записал в своем дневнике секунд-ротмистр фон Раан. – Добыча была гораздо более, чем мы ожидали. Кроме тяжелой амуниции, получено множество пистолетов, сабель, кинжалов, стрел, кос и тому аналогичных вещей, которые после взятия крепости целыми возами продавались. Турецкий пиастр, по нашим деньгам около 60 копеек, потерял половину цены своей, и червонец турецкий ходил за рубль. Число прекрасных женщин очень велико, которые теперь все разделены между нами. Купеческих товаров нашли мы чрезмерное множество… В прочем гренадеры наши живут теперь прекрасно и спокойно. Жаль только, что мы почти все принуждены жить в домах без кровли, которые во всем городе не так скоро исправлены быть могут…» [24]
Господин фон Раан, участник Первой Русско-турецкой войны, бывалый воин, закаленный в боях и походах, описывал в своем журнале крепость, взятую Российской императорской армией, как-то вяло и отстраненно. Это неудивительно. Ведь ему досталась – по протекции подпоручика Самохвалова, естественно, – весьма искушенная в любовных утехах девятнадцатилетняя Сафие из Анталии. Его «беседы» с ней протекали очень живо и случались примерно по пять раз за ночь. Где уж тут было секунд-майору пристально разглядывать Очаков, разрушенный, выгоревший, забитый трупами.
Но Аржанова, 8 декабря 1788 года выйдя из форта Хасан-Паша в город, ужаснулась картине, открывшейся ее взору. Черные и серые от копоти стены уцелевших домов, многие из них действительно без крыш, без окон и дверей, руины и остовы зданий, сильно поврежденных ядрами и бомбами, камни и деревянные обломки, загромождающие узкие, залитые кровью улицы, и повсюду – тела погибших, через которые приходилось переступать чуть ли не на каждом шагу. Они произвели на Анастасию самое удручающее впечатление. Изувеченные, с отрубленными руками и ногами, с расколотыми черепами. С остекленевшими глазами, смотрящими в низкое свинцово-синее зимнее небо, они, казалось, взывали о последней милости к победителям – похоронить, упокоить бренную плоть в земле, пока не началось гниение, распад телесных тканей, грозящий осадной армии заразой и эпидемиями.
Кое-как добралась Флора до лагеря, до землянок, где располагалось походная канцелярия главнокомандующего и секретная ее экспедиция, порученная Лашкареву. К счастью, коллежский советник был на месте. Он почтительно приветствовал княгиню Мещерскую, ибо близкое ее знакомство со светлейшим князем стало теперь известно многим.
Лашкарев сообщил Анастасии последние статистические данные по штурму турецкой твердыни на северных берегах Черного моря. Неприятель потерял 310 мортир и пушек на бастионах и стенах крепости, 180 знамен, не считая сломанных и разорванных при атаке. Убито 8370 турок, в том числе – 283 офицера, за два прошедших дня умерло от ран и переохлаждения 1140 человек, взято в плен более 4000 человек. Потери городского населения пока не подсчитаны, но мужчины, которых Хуссейн-паша заставил выйти на укрепления и участвовать в сражении, выбиты почти полностью, женщины и дети уцелели.
За грандиозную победу заплачено немалой ценой. Как сказано ранее, при штурме погибли генерал-майор князь Волконский и бригадир Горич. Кроме них, также 3 штаб-офицера, 25 обер-офицеров и 936 нижних чинов. Ранено 18 штаб-офицеров, 101 обер-офицер, 1704 солдата и унтер-офицера.
– Работы очень много, Анастасия Петровна, – задушевно обратился к ней Лашкарев.
– Какой, Сергей Лазаревич?
– Да нашей, обычной. Турки ведь не успели уничтожить ни одной бумаги в своем штабе. Надо бы их просмотреть, разобрать, перевести на русский язык, составить опись. Я уже приготовил для вас мешок с папками их секретной переписки. Спешить не стоит, но все-таки…
– Само собой разумеется, – покорно кивнула Аржанова. – Но позвольте мне сначала хоть найти моих людей. Растеряли мы друг друга в этой суматохе.
– Конечно, ваше сиятельство, – тут же согласился Лашкарев. – Сегодня вы до вечера свободны…