Лина внимательно наблюдала за этими играми. Иногда бросала на меня взгляд, полный гордости за таланты своих отпрысков, но, если кто-либо из них забывался и начинал вести себя, по её понятиям, чересчур неприлично или слишком больно кусал собрата, подскакивала и трепала проказника за загривок. В этом воспитательном этюде я заметил один немаловажный нюанс — после трёпки крысёнок некоторое время лежал на спине, задрав лапы кверху, как бы извиняясь перед матерью за свой проступок, а позднее, включившись в игру, вёл себя уже намного тише.

«Не мешало б людям перенять подобное поведение, — думал я. — А то мать отчитывает ребёнка, а он огрызается». Кстати, наблюдая за крысиным семейством, я сделал немало и других, быть может сомнительных, выводов. «Говорят, крысы разносят заразные болезни, — размышлял я. — Но ведь если что-то есть в природе, значит, оно и должно быть, значит, эти болезни что-то уравновешивают… Говорят, крысы нападают на человека. И правильно поступают, если человек хочет их убить. Они защищаются, борются за жизнь. Надо уважать смелых, достойных противников!».

Через несколько дней крысята настолько освоились в подвале, что стали бегать и по мне; они уже появлялись, когда я подавал условный сигнал — переливчатый свист, а Лина отзывалась и на кличку; я уже всех крысят различал «в лицо» и даже принимал некоторое участие в их играх: подкидывал на пол шарики из бумаги, щепочки, а иногда пугал, издавая мяуканье или собачий лай, чтобы крысята не теряли бдительность.

И вот в этот пик нашей дружбы объявился глава крысиного семейства — тощий, весь в шрамах крыс. Это был серьёзный, крайне недоверчивый тип. Похоже, наученный горьким опытом общения с людьми, он ни разу не приблизился к моему лежаку и даже не вышел на середину подвала. Недолго постоит в тёмном углу, пристально осмотрится и уходит. Но, как только он появлялся, Лина подскакивала к нему и с немым обожанием взирала на своего благоверного. Казалось, она готова выполнить любое его поручение, он был для неё гением, не иначе. И крысята моментально прекращали игры, тесно окружали отца и, расталкивая друг друга, пытались дотянуться до него, ткнуть носами его лапы, как бы засвидетельствовать глубочайшее почтение.

Он появлялся всего два раза; оба раза я делал попытки наладить с ним хотя бы приятельские отношения, подходил с колбасой и сыром, но он сразу пресекал мои потуги: угрожающе пронзительно пищал и выставлял лапы вперёд — показывал, что может цапнуть за руку.

В одну из ночей крысы не появились. Странно, подумал я, а под утро проснулся от бульканья — весь подвал был затоплен, около лежака плавали мои ботинки. Когда прошёл ливень, я не слышал — в те дни сильно уставал от мытарств и спал крепко; час-другой покорплю над учебниками, пообщаюсь с крысами и отключаюсь.

Я вышел из подвала как обычно, часов в семь, сложил доски у забора и вдруг увидел в мутной канаве, среди водоворотов и размытой травы, плывут мои крысы: впереди крыс, за ним Лина, за ней, словно живая цепочка, крысята. Они благополучно пересекли канаву и начали отряхиваться на глинистом склоне. Я поприветствовал их свистом, и они явно узнали меня, несмотря на то, что мы впервые встретились вне подвала и на свету. Узнали меня по свисту — на секунду перестали отряхиваться, принюхиваясь, вытянули мордочки и снова спокойно продолжили отряхивание.

К вечеру вода в подвале спала, но крысы появились только на следующий день, когда цементный пол просох. У нас была замечательная встреча: крысы долго смаковали мои съестные припасы, а потом мы долго играли, очень долго, как никогда.

Рано утром меня разбудил грохот грузовика. Выглянув в проём двери, я увидел двух мужчин в спецовках. Перекидываясь смачными словечками, они разбрасывали вдоль фундамента куски мяса.

— Заодно потравим и собак, и кошек, — донеслось до меня. — Развели всякую нечисть… Людям жрать нечего, а они собак колбасой кормят… Ловили б крыс да кормили б ими… Они — жирные твари… Боятся крыс-то… нас вызывают… Без нас крысы их всех пожрут…

Разбросав мясо, мужики сели в «газик» и уехали.

Я выскочил из подвала и начал лихорадочно собирать отраву. Собрал все куски, закопал в яме, сверху обложил кирпичами, а вечером выяснилось — всё же дал маху.

Подходя к подвалу, я стал свидетелем жуткой сцены: Лина с крысятами вертелась вокруг куска мяса, но к нему их не допускал крыс. Вялыми движениями, заваливаясь набок, он отгонял своё семейство, отгонял из последних сил. Было ясно — он уже отведал отраву. Мне осталось несколько шагов до места трагедии, когда его забила судорога, он опрокинулся на спину и затих.

Отгонять Лину с крысятами не понадобилось: она сама всё поняла, раскидала крысят, что-то зло пропищала и куда-то увела своих несмышлёнышей.

Больше она не появлялась. Может быть, нашла другое, более безопасное жильё, может, посчитала, что я причастен к смерти её крыса, может, просто решила не доверяться мне больше, поскольку я, хотя и друг, но всё-таки представитель самой жестокой касты на земле.

Анчар

В молодости он жил при автобазе, но, как там появился, никто точно не знал; говорят, просто пристал к собакам, служившим при проходной, и поселился около их будок, под навесом. Кто-то из сторожей назвал его Анчаром; так и пошло — Анчар и Анчар.

Он был обыкновенной дворняжкой. Цвет его природной серой шерсти постоянно менялся — всё зависело, в какую лужу он угодил перед этим, в какой грязи побывал, и только его янтарные глаза всегда светились радостью. Весёлый, ласковый игрун, он сразу понравился шофёрам — то один, то другой притаскивал ему разные лакомства. Случалось, сторожевые полуовчарки даже ревновали к нему: на шофёров смотрели осуждающе, а на пришельца недовольно бурчали.

— Среди собак любимчиков не любят, — говорили сторожа шофёрам. — Вы не очень-то Анчара обхаживайте. А то другие псы могут его и покусать.

Но всюду есть люди, которые относятся к животным беспричинно жестоко; были такие и на базе. Один из них, вечно чем-то недовольный шофёр Ибрагим, постоянно покрикивал на собак, а на Анчара, которого считал дармоедом, обрушивал злобную ругань. Каждый раз, когда Ибрагим орал на Анчара, сторожевые псы выказывали шофёру своё полное одобрение и облаивали дворнягу.

— Нельзя часто шпынять одну собаку, — вступались за Анчара сторожа. — Если всё время ругать одну собаку, другие её покусают. У них, у собак, сложные отношения.

Однажды осенью грузовик Ибрагима послали в Тверь, за сто пятьдесят километров от Москвы. Незаметно для всех Ибрагим запихнул Анчара в кабину и покатил. Поздно вечером на одной из безлюдных улиц Твери Ибрагим вышвырнул собаку из кабины, и его грузовик исчез в облаке газа.

От многочасовой тряски, нанюхавшись бензина, Анчар некоторое время чихал и кашлял, потом, озираясь и поскуливая, бросился по дороге в сторону, откуда машина ехала. Его вёл оставшийся в воздухе запах грузовика. Но вскоре запах стал слабеть, а на окраине города, когда Анчар выскочил на открытое шоссе, исчез окончательно.