Из мусорного ведра угрожающе торчало горлышко пустой бутылки.
– Упахалась?! – буквально взревел отец. – Ты, девочка, совсем нюх потеряла! Я что, плохо тебя содержу? Только за институт сто баксов в месяц. А тебе в падлу ужин сготовить?
Он отдышался и добавил немного спокойнее:
– Мне бы домохозяйка обошлась дешевле.
– Ну и нанял бы… – не подумав, ответила Инна.
Он коротко, без размаха ударил ее по щеке.
– Сучка… – процедил сквозь зубы. – Охреневшая, зажравшаяся сучка. Все из под палки. Я тебе что, не родной?
Инна молчала, из глаз потекли слезы. Всхлипнула.
Он снова шибанул по столу, стакан свалился на пол.
– Отвечай, когда тебя спрашивают!
– Родной… – еле слышно ответила Инна.
Губы дрожали.
– Вот так-то! И не забывай, кто тебя кормит. Я жрать хочу, как из пулемета, а она выпендривается. Институт у нее. Надо еще подумать, нужна ли тебе учеба за такие деньги.
Он встал и ушел в комнату. Щелкнул компакт-проигрыватель и квартиру заполнил голос Михаила Круга. Отец всегда его слушал в плохом расположении духа. В последнее время все чаще.
Инна достала из морозильной камеры курицу и бросила в раковину. Пустила воду. Сковороду на плиту, масло, овощи.
Она утерла рукавом слезы.
Этот шантаж повторялся не в первый раз. Каждый раз угроза прекратить оплату за институт. И ничего не сделаешь. Ничего. Уехать обратно к маме? Позор – собаки дворовые засмеют. Да и учеба Инне нравилась, она помогала понять многие необъяснимые вещи, и они переставали пугать. Плюс перспективы. В Питере все-таки жизнь, а в Сургуте в нотариальной конторе на ксероксе. От звонка до звонка. Раньше казалось нормальным, но сейчас даже вспоминать не хочется.
Да и отец не всегда такой. Только когда с делами неважно. И когда выпьет.
Инна взяла нож и стала разделывать курицу. Руки скользили и мерзли, слезы капали все чаще.
Порезалась.
Было похоже – сильно.
Она несколько раз лизнула ранку и пошла в комнату, перевязать палец. Михаил Круг густо звучал в колонках.
– Ну что? – пьяно покосился отец.
– Палец порезала.
– Дура. С простейшей работой не можешь справиться… А туда же – учиться.
Инна одной рукой вынула из ящика бинт.
– Па… – наконец вспылила она. – Я тебя не просила меня сюда привозить. Ты сам позвал меня. И хватит кричать.
Она затянула концы бинта зубами:
– Я тебе не жена.
Он схватил ее за воротник так быстро, что Инна не успела испугаться. Почувствовала только удар головой о стену. Искры из глаз.
– Па! – испуганно выкрикнула она и тут же получила кулаком в подбородок.
Инна даже не сразу поняла, что лежит на ковре. Отец нависал над ней какой-то размытой тенью.
– Не жена? – прошипел он. – Я же говорю – сучка. Одно на уме. Думаешь, я хочу тебя трахнуть? Помечтай!
Инна попробовала подняться.
– Лежать! – тихо, но грозно предупредил отец. – Будешь делать то, что я скажу.
Он встал и уселся в кресло. Покосился – лежит или нет?
Инна лежала смирно, заливаясь слезами. Старалась громко не всхлипывать, не злить.
Он откинулся на спинку и закурил еще одну сигарету.
– Я тебе поясню. – сказал уже нормальным тоном. – У меня на фирме полная жопа… Я Эдику задолжал сто пятьдесят тысяч. Ты видела когда-нибудь такие деньги?
Инна старалась лежать как можно более тихо.
– А. То-то! – глубоко затянулся он. – Откуда тебе их видеть? В долг мне столько никто не даст. Но тебе повезло. Эдик к тебе хорошо относится. Эдика помнишь? Который на дне рождения к тебе подъезжал? Ладно, вставай.
Инна кивнула. Прекрасно помнила этого оборзевшего бандюка с искусственными зубами. Она села на ковре и вытерла слезы.
Отец посмотрел на нее совершенно бычьим взглядом:
– Ты станешь богатой, а я выберусь из этой задницы. Завтра пойдете подавать заявление.
– Что? – у Инны еще гудело в голове и она не поверила тому, что услышала.
– Жениться, дура! Ты же хотела стать женой?
– Нет! Па, не надо! Ничего я не хотела! Не надо! – она напряглась, готовая вскочить и броситься к выходу. – Не надо, папа, мной рассчитываться за свои трудности!
Договорить не успела – отец прыгнул на нее, как оборотень в фильмах ужасов.
Инна чудом успела стать на четвереньки и броситься к прихожей. Отец крепко ухватил ее за лодыжку.
– Бежать? – проревел он. – Убью!
Инна лягнула его прямо в лицо и вырвалась в прихожую. До двери метра два. Не успела. Отец, словно медвежьей лапой, сбил в сторону кухни и она упала, поползла, уже совершенно не соображая, что делает. Только одна мысль – уйти от ударов.
На кухне к табачному дыму добавился угар от пригоревших к сковороде овощей. Инна рванулась, пытаясь схватить сковороду, зацепила ручку и грохнулась на пол под новым ударом. Овощи посыпались на спину вместе с каплями раскаленного масла. Но кричать уже не было сил. Сковорода зашипела возле самой руки. Инна попыталась подняться – еще удар. Она сквозь жуткую боль почувствовала, что отец всем телом прижал ее к полу.
Еще раз рванулась – без результата. Голова уперлась в мусорное ведро. Рука сама потянулась вверх, ухватила горлышко бутылки и…
Инна услышала только звон стекла – вообще ничего не почувствовала. Отец свалился с нее на бок и сразу обмяк.
Отдышалась, чувствуя на лице неприятную липкость. С волос отца густо капала кровь. Инна встала.
Умыла лицо, оставляя алые разводы на раковине.
Перешагнуть через лежащего не смогла, прошла вдоль стенки, прижавшись обожженной спиной. Больше всего боялась, что отец встанет.
Двор словно ждал ее из подъезда, встретил близким уличным шумом и далекими криками чаек. В глазах все размывалось, плыло. Еле успевая смахивать слезы, Инна выскочила на улицу.
Прохожие – сплошная река. Инна почувствовала, что плывет против течения.
Люди, люди… Инна давилась слезами.
Одетая кое-как, наспех, она больше всего хотела остаться одна.
Люди, люди…
Мамочка родная, что ж я наделала…
Надо было хотя бы скорую… Или милицию.
Поздно.
Сбежала, бросила. Бросилась.
Что ж теперь делать?!