– Мы не знаем, что это за место и где оно находится, Мэнди, – голос у неё тоже стал другим, растерял где-то звонкость и жизнерадостность, которые прежде заставляли непроизвольно улыбаться всех, кто его слышал. – Это не деревня или маленький городок. Местные зовут его просто – лагерь. Хотя, наверное, надо бы произносить это слово – Лагерь – с большой буквы. Раньше здесь было что-то вроде туристического кемпинга, куда русские приезжали отдохнуть на природе. Эко-туризм, знаешь ли. Потом, когда у них всё пошло наперекосяк, это место забросили, пока наши нынешние хозяева не нашли это место. Так что они теперь тут живут. Большую часть года. Подробностей нам не рассказывают, сама понимаешь – неизвестно, что с нами будет, куда мы попадём и что разболтаем. А после того, что произошло с нашими ранеными, – Коби горько усмехнулась и не стала продолжать.
Мэнди понимала. Когда она услышала, что случилось с первой партией пассажиров, которую попытались передать местным властям, и в которой ей не нашлось место… Честно говоря, она впервые за долгие годы вспомнила слова благодарственной молитвы своему ангелу-хранителю. И хотя подробности дальнейшей судьбы оставшихся в руках «федералов», как их называли местные, были до сих пор не известны, сам факт того, что одна женщина погибла по их вине, стал известен всем. В свете всего происшедшего их собственная дальнейшая судьба вызывала всё больше вопросов.
– Послушайте, но ведь они же нормально к нам относятся, разве нет? Здесь-то мы, по крайней мере, в безопасности?
Коби пожала плечами.
– Да, в безопасности. Пока. Нет, я всё понимаю, они действительно хорошие, порядочные люди. Всё, что они сделали: вытащили нас из болота, привезли сюда, накормили, одели, обеспечили медицинскую помощь, уход – всё это делает нас их должниками до конца наших дней. Вопрос в другом: дальше-то что? Эти местные ребята не виноваты, что у них в стране бардак. Я так понимаю, что им даже выбора особого никто не предлагал, чем заняться, чтоб не сдохнуть с голода. Поставь любого из нас на грань выживания, и может быть мы, как показывают обычно в кино, подались бы в банду панкующих рейдеров с большой дороги. Гоняли бы на ржавых багги, носили ирокезы и шипованные браслеты. А эти, хоть и промышляют воровством, в остальном вполне приличные люди. По крайней мере, я бы предпочла иметь в соседях их, а не какого-нибудь агента по банковскому кредитованию или художника-наркомана. Не знаю, лучше уж человек, который умеет своими руками делать что-то полезное, чем очередной непризнанный гений. Или беспринципный мудак с незаслуженными амбициями.
Лукас покачал головой.
– Не замечал раньше за тобой такого… человеколюбия.
– А его и не было. Я как-то по-другому стала людей воспринимать, после того как нырнула мордой в болото. Знаешь, я всё говорила, что тот мужик, здоровый – ну, который у здешнего мэра вроде помощника – что он страшный. А потом вспомнила, что это именно он меня из трясины вытащил. Он и пастор. Так что пусть уж лучше он мне в тёмной подворотне вечером встретиться. Я тогда буду точно уверена, что со мной ничего плохого не случиться.
За перилами веранды послышался голос:
– Мисс Трентон! Коби!
Мэнди вытянула шею, Лукас привстал с кресла, Коби тоже повернула голову:
– А, Лиз, привет! В чём дело?
На крыльцо взбежала девушка лет двадцати двух. Мэнди смутно её припомнила. Кажется, она летела вместе с каким-то лохматым парнем. У того ещё была смешная серебряная серьга. В форме черепа.
– Коби, пастор Майер тебя ищет. Просил передать, что он говорил с местными, и они хотят, чтобы мы, ну, то есть вы – так вот, чтобы вы подготовили полный список пассажиров. В электронном виде. С именами и всем остальным. И чтобы выделили в нём погибших при аварии, умерших и раненых, которых передали… ну, в последний раз. На автобусе.
– А пастор не сказал, зачем это надо?
– Сказал, – Лиз прямо-таки расплылась в широкой, счастливой улыбке: – Говорит, что они собираются каким-то образом передать эти сведения за границу. К нам. Домой.
Кустарник закончился, и они наконец-то вышли, а точнее говоря – вывалились на относительно открытое пространство. Наверх поднимался откос, засыпанный опавшей хвоёй и заросший соснами, но здесь хотя бы уже можно просто идти, а не продираться сквозь сплетение ветвей, укутанных мхом. Воздух тоже стал чище и свежее, наполнен ароматом смолы, а самое главное, лёгкий ветер сдувал с пригорка почти всех комаров. Последнее казалось сущим благословением. Проклятые мелкие крылатые гады успели порядком всех извести за время длинного похода вокруг оконечности болота, когда пять километров очень быстро превратились как минимум в пятнадцать, с учётом всех извилистых отклонений, обходов, отступлений перед непроходимыми завалами или топкими местами. Репелленты вроде бы отпугивали насекомых, но не слишком далеко. Садиться на кожу и кусать они не решались, просто висели постоянным роем буквально в десятке сантиметров вокруг, лезли в глаза и попадали в рот на вдохе. В итоге большинство военных в группе к концу перехода натянули на головы маски—балаклавы и пылезащитные очки. Это мешало обзору, но лучше уж так, чем каждые пять минут отмахиваться и отплёвываться.
Поднявшись наверх, Михайлов спустил очки на шею и стянул с головы маску. Энергично потёр вспотевшую голову, взъерошил короткие слипшиеся волосы. Осмотрелся.
Верхушка бугра, возвышающегося над краем болота, носила следы активной человеческой деятельности. Мелкий подлесок, тонкие деревца были вырублены подчистую. Несколько сосен на краю обрывчика, что возле самой трясины, повалены и вместе с покрывающими их обрезками ветвей, образуют некоторое подобие гати. Довольно неопрятной сейчас, расплывшейся в стороны и покрытой шлепками засохшей грязи. Освободившаяся от деревьев поляна плотно утоптана множеством ног, в сторону от болота через лес уходит расчищенная тропа, укрытая сверху сплетёнными ветками, как тоннель. Земля утрамбована большим количеством прошедших по тропе людей, крупные ветви явно обрезаны, мелкие побеги обломаны, чтобы не мешали.
«Так значит, вот где это происходило».
Он кивком головы указал сержанту на проход в лесу: «Проверь». Сам вышел на полянку, чтобы осмотреться.
Рухнувший в болото самолёт лежал теперь прямо перед ними, как на ладони. Фюзеляж на две трети ушёл в грязь, погрузившись до самого дна. Пилотская кабина отсутствовала, над гладкой поверхностью топи виднелся край большого пролома прямо в пассажирский салон.
«Похоже, отломился при посадке. Сейчас лежит где-нибудь на дне в самой середине трясины. Чёрт, почему же не было сигналов с аварийных маяков? Они ведь должны работать на стандартной частоте. Неужели болото так надёжно экранирует радиосигнал?».
С этой стороны было хорошо заметно, что машина лежит неровно, заваливается налево. С этой, правой стороны самолёта, крыло не ушло под жижу полностью, несколько метров его оконечности продолжали торчать над поверхностью. К концу были прицеплены почти сдувшиеся оранжевые баллоны аварийного трапа. Второй служил продолжением цепочки, заканчивался как раз возле конца гати из поваленных деревьев.