* * *
Су-27 шёл, как собака по следу. Если точнее – по конденсационному следу, двум колеям из водяного пара, образованным работой двигателей идущего в нескольких десятках километров впереди самолёта. Крупного самолёта. Лейтенант Фёдор Михалков понял это сразу, как только нашёл эту дорожку, оставшуюся в небе. Произошло это вскоре после того, как бортовая радиолокационная станция РЛС Н001 засекла нарушителя, причём примерно там, где ему и надлежало быть по расчётам наземных диспетчеров. Не успел Михалков доложить о появлении устойчивой отметки на радаре, выслушать похвалы и бурную радость от удачно выполненной экстраполяции предполагаемого курса нарушителя, как заметил впереди в абсолютно чистом небе эту самую дорожку. Широкую, постепенно расползающуюся в стороны, чтобы со временем превратиться в длинное перистое облако. Но, тем не менее, состоявшую из двух чётко отдельных частей. Сейчас, когда истребитель быстро шёл вдогонку, деление на полосы стало ещё более ясным. Из этого можно было сделать некоторые выводы.
Во-первых, цель наверняка была крупной. Только на большой машине двигатели разнесены достаточно далеко друг от друга, чтобы нарисовать две раздельные колеи. У относительно небольших самолётов, вроде «сушки» Фёдора, след от близко расположенных турбин очень быстро сливается в одну ленту. Кроме того, только мощные двигатели способны выдать такие густые и отчётливые полосы конденсата.
Во-вторых, это не беспилотник. Те летают либо на одном движке, либо их моторы расположены так близко друг к другу, что дают один общий след, или не дают его вообще, потому что для беспилотника главное – быть максимально незаметным.
В-третьих, и это самое главное – всё вышеперечисленное являло собой весомый повод для беспокойства, а в случае Фёдора едва ли не для паники. Крупная двухмоторная машина, нагло и прямолинейно прущая в чистом небе на мощных движках в направлении центра страны. Бомбардировщик? Зачем? Да и кому придёт в голову начинать войну с такого одиночного вторжения? Да и просто – начинать войну? Разведчик? Опять же – зачем? Всё, что можно разглядеть с воздуха, гораздо проще увидеть из космоса. Десант? Тайная операция? Диверсанты? Чёрт побери, лейтенант Михалков имел все основания для паники. При полном отсутствии реального боевого опыта и весьма скромных навыках лётной практики, ему предстояло столкнуться с самой серьёзной угрозой за время службы. Причём не только столкнуться, но и предотвратить эту угрозу. Поэтому чем ближе становился к нему источник двух конденсационных струй, тем активнее лейтенант психовал, мучительно пытаясь вспомнить, чем он располагает и что ему надлежит сделать. Так, бортовой определитель «свой-чужой». Километров за 10 от цели он его запустит и если не получит отклика, будет знать, что самолёт перед ним – враг. Шесть ракет «воздух-воздух» на подвеске – больше вешать не стали, чтобы увеличить радиус полёта. Пушка в правом крыле, 150 снарядов к ней, каждый пятый в ленте (Фёдор будто проговаривал про себя учебник по вооружению) – трассирующий. Это на случай ближнего боя. На случай обороны – станция обнаружения облучения и блоки постановки помех. Обороны? Мать твою! А если и в самом деле этот чувак впереди вооружён? Какого чёрта об этом никто не подумал? Какого чёрта он делает тут один? Ведь ему обещали, что следом подымут ещё самолёты, и они будут здесь одновременно с ним! Где они?
– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой», повторяю, это «тридцать седьмой», ответьте.
– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», слушаю тебя.
– Где моя поддержка?
– Какая поддержка?
– «Петрозаводск», вы сказали, что поднимаете ещё истребители, и они догонят меня. Где они?
Голос в наушниках немного помолчал.
– «Тридцать седьмой», мы смогли поднять второе звено только через полчаса после вашего вылета. Они идут в твоём направлении, но, как ты должен понимать, прибудут к тебе на подмогу через эти самые полчаса. В лучшем случае, минут через двадцать. Пока что в зоне перехвата ты один.
– Но, может быть, мне тогда сделать круг, дождаться их?
– Нет, «тридцать седьмой», ответ отрицательный. Ты должен как можно скорее установить с целью визуальный контакт, чтобы определить, что это такое. Какой у тебя остаток горючего?
Лейтенант спохватился, что как-то забыл проверить этот показатель. Посмотрел на приборы и похолодел уже окончательно.
– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой»! У меня горючего осталось всего ничего! Я успею только догнать нарушителя, пару минут посмотреть на него и мне надо будет тут же разворачиваться, иначе я не дотяну до базы. Разрешите вернуться!
– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск». Ответ отрицательный, – в голосе с командного пункта возникли нотки раздражения. – Ты обязан долететь до цели, опознать её и доложить нам. И ты это сделаешь.
– А что, если цель вооружена и будет защищаться?
– А ты, что, на «кукурузнике» туда летишь? Оценишь уровень угрозы, отреагируешь соответственно ей. Если нарушитель попытается тебя атаковать, собьёшь его. Постоянно докладывай, что происходит, мы тебе подскажем, как поступить. Давай, давай, лейтенант, подбери сопли и догоняй ублюдка! Это приказ.
* * *
Беннета МакКрейна немного беспокоил пейзаж под ним. Ему казалось, что на всём протяжении пути он должен будет видеть слева от себя береговую линию Балтийского моря. Поначалу так оно и было, но затем водная гладь ушла за горизонт, а под брюхом самолёта, выполнявшего рейс NP412, раскинулся сплошной ковёр лесов, прорезанный ленточками рек, разнообразными по форме лужицами озёр и бурыми пустошами болот. Честно говоря, Беннет не был уверен, есть ли тут подвох или нет и как именно должен выглядеть этот ландшафт. За свою карьеру он ни разу не летал между Европой и Скандинавией и понятия не имел, какие здесь наземные ориентиры. Обычно после трансатлантического перелёта через приполярные области самолёт проходил вдоль побережья Норвегии на Северном море. Однако в этот раз обходной маршрут вокруг бури увёл их настолько далеко к северу, что двигаться приходилось над неизвестной местностью, опираясь только на показания аэронавигационной системы. «НАПС» сомнений командира экипажа не разделял и уверенно сообщал, что внизу – Швеция. МакКрейн электронике привык доверять и поэтому не вдавался в размышления по поводу своего смутного беспокойства, а просто внимательно осматривал горизонт, ожидая, что вот-вот снова покажется большая вода, означающая на этот раз, что полёт над Скандинавским полуостровом подходит к концу. Внезапно он увидел нечто, что заставило его забыть о пейзаже и отсутствующей Балтике. Из-за спины слева и повыше от них возник и стремительно пролетел вперёд предмет, который он никак не ожидал увидеть. Удлинённый, с хищно наклонённой передней частью, раскрашенный в серо-голубые оттенки самолёт. Боевой истребитель.
Майор Сергей Хоменко сильно жалел, что из строя вышел именно самолёт Петраковского. Конечно, в идеале он бы предпочёл, чтобы полёт продолжили оба, но раз уж кому-то оказалось суждено выйти из задания, лучше бы это был сопливый салага. Тут была возможна другая засада – а смог бы он посадить самолёт с одним движком, как это сделал Петраковский? Даже капитану это удалось только со второй попытки, и он повредил при этом шасси. И всё же, всё же. Майору Хоменко остро не хватало в зоне перехвата пилота с хоть каким-то опытом.