– Ах, черт возьми! — воскликнул Сильвен. — Самый настоящий пир!.. Не буржуа ли в замке?

– Жервеза говорила, что Мариетта кого-то ждет. Быть может, господин Домера приехал.

Теперь заговорил деревенский фактор, который до сих пор не раскрывал рта.

– Очень может быть, — сказал он. — Я вчера принес письмо от него, из Парижа, к Жаку Ландри… О! Я знаю его почерк и печать!.. И я вас попрошу даже, мои друзья, так как нам решительно не хотят отворять, взять у меня вот это письмо и передать его по назначению. Оно только что пришло из Гавра… Мне столько домов нужно обойти! И если я буду по десять минут ждать у каждой двери, то начальство непременно заподозрит меня в том, что я вместо исполнения своих обязанностей разгуливаю по кабачкам, и пожалуется высшему начальству…

– Правда, правда, дядюшка Этьен!.. — ответил ему Сильвен. — Давайте письмо и не беспокойтесь — оно будет передано по назначению.

– Большое вам спасибо, милейший, и до свидания!.. — И деревенский фактор приподнял свою соломенную шляпу, вытряхнул пепел из трубки и быстрым шагом направился дальше.

В замке по-прежнему царило молчание, и яблочная аллея оставалась пустой.

– Они, черт возьми, просто насмехаются над нами! — сердито закричал Сильвен. — Тысяча чертей! Но подождите, я могу поклясться чем угодно, что заставлю их услышать!.. — И он опять принялся звонить и звонил секунд двадцать-тридцать с неистовой силой.

Когда он перестал звонить, до всех троих смутно долетел какой-то слабый, неопределенный шум.

– Слышали? — воскликнул Сильвен.

– Да, — ответила Колетт. — Мне кажется, да, я слышала что-то… но что же?

– Пожалуй, это был стон, — пробормотал мальчик, принесший мясо.

В ту же самую минуту Раважо, большая сухопарая собака, вскочила с места, прыгнула к решетке и, просунув морду между перекладинами, вновь издала то зловещее рычание, которое так не понравилось ее господину незадолго до этого.

II

Сильвен пришел в ярость от такого неповиновения. Он схватил собаку за ошейник, грубо отдернул ее назад, едва не задушив, и с такой силой отбросил в сторону, что несчастное животное скатилось в глубокий ров, где и осталось лежать неподвижное и дрожащее. После этого он стал внимательно прислушиваться, надеясь снова уловить долетевший до них звук. Но больше ничего не было слышно… Всей троицей стало овладевать смутное беспокойство.

– Все это как-то неестественно, — первым заговорил Сильвен.

– О да! Весьма неестественно, — подтвердила Колетт.

– Жак Ландри, — продолжал Сильвен, — всегда на ногах с раннего утра, зимой и летом, это всем известно… Часто, проходя мимо парка еще до рассвета, я слышал, как он, старый моряк, посвистывает и разговаривает сам с собой, осматривая со всех сторон ограду…

– Мариетта тоже не ленива, — прервала его Колетт, — и не любит, когда ее корове, козе и курам приходится дожидаться своего утреннего корма…

– А Мунито!.. — вдруг воскликнул Сильвен. — Мы о нем совсем забыли… Мунито, который на летающую муху, бывает, лает так долго и громко, что хрипит до следующего вечера! И он даже не шевелится!.. Я звонил так, будто за мной гонится целая толпа разбойников, а Мунито хоть бы что!.. Раважо ворчит и сердится, а Мунито молчит!.. Что бы это могло значить? Разве только Жак с Мариеттой ушли куда-нибудь, взяв с собой и собаку?

Колетт отрицательно покачала головой.

– Ушли?.. — переспросила она. — Оба?.. И куда им идти?.. Но Мариетта по крайней мере осталась бы в замке, чтобы дождаться нас! Ведь она знала, что мы придем… И наконец, даже если бы Жак с Мариеттой ушли вместе, они наверняка оставили бы Мунито стеречь дом…

– Все это правда, — проворчал Сильвен, — но тем не менее никто не шевелится… Уж не случилось ли чего ночью? — прибавил он, понизив голос. — Нужно посмотреть… Раз нам не отпирают, попробуем войти сами.

– Попробуйте, — сказала Колетт, — быть может, получится отпереть решетку, просунув через нее руку и приподняв засов.

Сильвен попробовал сделать это, но безуспешно.

– Невозможно! — сказал он, пожимая плечами. — Посмотрите сами, тут цепь с висячим замком… Нужна пушка, чтобы сломать это!

– Скажите, Сильвен, разве Жак Ландри обычно принимает столько предосторожностей против воров?

– Я в первый раз вижу эту цепь и замок, и это меня удивляет тем более, что в наших краях уже давно не слышно разговоров о каких-либо негодяях… Какого же черта, прости меня, Пресвятая Богородица, он опасается, старый моряк?..

– Сильвен, я боюсь…

– Ну, не будем заходить слишком далеко в своих предположениях… Быть может, ничего и не случилось. Но нужно проверить это. Вперед, на стену!.. — И, уперев свое ружье в стену, Сильвен обеими руками схватился за железную перекладину и с удивительной быстротой и ловкостью забрался на самый верх стены.

– Спрыгните на ту сторону и сразу бегите к замку! — крикнула ему Колетт.

Сильвен, однако, не последовал ее совету, а возвратился к ней.

– Странное дело! — проговорил он.

– О мой бог!.. Что еще?..

– В десяти шагах отсюда к стене приставлена лестница… Очевидно, что ею воспользовались для того, чтобы перебраться через стену ночью…

Девушка хотела ответить, но Сильвен вдруг прошептал:

– Тише! Слушайте!

Послышался тот же самый неопределенный шум, на который Раважо опять ответил глухим и сердитым ворчанием. Теперь уже сомнений не оставалось: это был чей-то хриплый стон.

– Я вижу, там, в глубине аллеи, что-то шевелится, — проговорил Сильвен. — Можно подумать, что это животное. Оно поднимается, опять падает, еще раз поднимается… Собака… Я узнаю ее… Это Мунито! Без сомнения, он ранен, быть может, умирает…

– Идите же и посмотрите, — взмолилась Колетт. — Я изнываю от страха и неизвестности.

Сильвен проворно взобрался наверх и сел верхом на решетчатую дверь. Потом проворно и ловко спустился вниз по железной перекладине, рискуя содрать всю кожу с рук. Как только ноги его коснулись земли, он пустился бежать к замку по аллее, пока не наткнулся на неподвижное и почти бездыханное тело Мунито.

Мунито был прекраснейшим чистопородным бульдогом средних размеров и совершенно белым, за исключением черного пятна вокруг левого глаза, которое придавало ему поразительное сходство с каким-нибудь английским кулачным бойцом. Господин Домера приобрел его в Лондоне. Хозяева любили Мунито не только за его своеобразную красоту и исключительную силу, но и за необыкновенную понятливость и безупречную верность. Едва ли можно было в рошвильском округе и в соседних округах найти другую такую же безупречную сторожевую собаку. Однажды, увидев в парке вора, задумавшего обобрать яблони, Мунито схватил его за подол куртки и, несмотря на сильное сопротивление, привел его, или, скорее, притащил к Жаку Ландри.