– Молчи! — прошептал Паскуаль, хватая за руку и уводя своего сообщника, который приготовился его расспрашивать. — Через минуту мы сможем наговориться вдоволь.
Оба бандита вышли со станции и сели в фиакр. Паскуаль назвал извозчику адрес трактира, в котором обыкновенно бывал, около заставы Рошенгуар, и фиакр тронулся.
– Ты что-то очень весел! — заметил Ракен. — Это хороший знак! Тебе удалось?
– Как нельзя лучше!
– Пришлось пустить в дело нож?
– Немного. Но это мелочи, я этого ожидал и был бы совершенно доволен, если бы не одно маленькое разочарование. Я не смог открыть все ящики и не нашел всех денег.
Ракен нахмурился.
– И много недостает? — пробормотал он.
– Порядочно. Ты знаешь, что в письме Домера говорилось о трехстах пятидесяти тысячах франков, а я нашел только около двухсот.
– Однако как это неприятно, черт возьми!
– Я совершенно с тобой согласен, но нам нужно быть философами: кусочек и так довольно лакомый. Теперь на мне вместо фланелевой куртки надето пятьдесят тысяч франков банковскими билетами. Я дам тебе из них двадцать, а остальные деньги, большой мешок с золотом, зарыты в надежном месте в одном из лесов Нормандии. Мы выждем некоторое время и в один прекрасный вечер отправимся туда вместе и отроем клад. Ну, доволен ты?
– Приходится поневоле быть довольным! — проворчал Ракен и прибавил про себя: «Ах, мошенник, надул меня! Я готов пари держать, что он нашел все деньги и три части из них взял себе. Я ему отплачу за это!»
– А теперь, — сказал Паскуаль, — займемся другим. Что ты сделал с Жоржем Праделем?
Ракен опять повеселел и ответил, потирая руки:
– С Жоржем Праделем? Я бы удивился, если бы он теперь встал нам поперек дороги!
– Разве он умер? — быстро спросил Паскуаль. — Ты его убил?
– Нет, я не взял на себя этот труд, другой сделал все за меня.
– Другой? Кто же?
– Муж.
– Даниель Метцер? Что ты! Это невозможно! Он слишком труслив, я ведь его хорошо знаю!
– Я с этим согласен, но, когда ты узнаешь о случившемся, ты изменишь мнение. — И Ракен рассказал Паскуалю все, что уже известно нашим читателям, и закончил вопросом: — Ну, что ты теперь скажешь?
– Я скажу, что ты совершенно прав! Наше дело сделано, мой милый: мы отомстили!
Так оба сообщника доехали до кабака, потребовали себе закуску и стали делить деньги. Тут мы их и оставим и возвратимся на бульвар Босежур, переступим порог маленького особняка, двери которого, уезжая, запер Даниель Метцер.
Когда Леонида втолкнула Жоржа в свой кабинет, тот очутился в непроницаемой темноте. Он стоял, боясь пошевельнуться, чтобы не задеть мебель и шумом не выдать себя. Затем он осмотрелся, насколько позволяла ему темнота, осторожно подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.
Испуг Леониды его нисколько не удивил. Так поздно войти в дом мог только сам Даниель Метцер. Но знал ли он, что Жорж Прадель находится в его доме? Что заставило его вернуться — уверенность или подозрения?
«Если он знает что-нибудь, — думал Жорж, — он не совладает с гневом, будет грозить жене, пожалуй, даже начнет ее бить! Если это будет так, то нечего и рассуждать о предосторожностях, при первом крике Леониды я вышибу дверь и задушу этого мерзавца, а там будь что будет!»
И лейтенант, затаив дыхание, стал прислушиваться еще внимательнее. Прошло несколько минут, и Жорж вздрогнул: в спальне разговаривали. До него доходили только слабые звуки голосов, слов нельзя было разобрать. Если читатели помнят коротенький разговор между Даниелем Метцером и его женой, они, следовательно, знают, что муж сдержал ревность и неподражаемо искусно сыграл свою роль, так что даже Леонида была обманута его видимым спокойствием.
«По всей вероятности, он ничего не знает, — решил Жорж, — иначе вышел бы из себя и дом огласился бы ругательствами».
«Замолчали, — подумал Прадель спустя минуту, — муж уходит. Леонида его, конечно, провожает, через минуту она придет меня освободить, и я на прощание постараюсь выпросить позволение увидеть ее снова».
Прошло еще десять минут. Жорж Прадель не знал, как объяснить долгое отсутствие мадам Метцер. Вдруг он снова вздрогнул. В двух шагах от него, в спальне Леониды, раздались удары молотка. Что бы это значило?
Только хозяин дома мог позволить себе так шуметь ночью. Следовательно, Даниель Метцер здесь, рядом с ним, что-то приколачивал. Но что? Таинственная работа продолжалась с четверть часа. Затем опять наступила глубокая тишина. «Что делает Леонида? — спрашивал себя молодой офицер. — Отчего она не приходит?»
Время шло. Жорж чувствовал, что им овладевает необъяснимая тоска. Вдруг в его голове блеснула мысль: «Наверно, Даниель Метцер все знает. Теперь я понимаю! Он заколотил дверь в эту комнату. Сейчас откуда-нибудь покажется дуло пистолета, и негодяй застрелит меня».
Идти навстречу видимой опасности, рисковать жизнью на поле битвы ничего не значит для солдата. Во время франко-прусской войны и сражений в Африке Жорж Прадель сохранял спокойствие даже в пылу битвы, но здесь было другое. Ужасно чувствовать, что близ тебя находится невидимый враг, от которого нет никакой защиты, который стережет тебя и готов каждую минуту броситься на тебя из засады!
Но лейтенант был слишком влюблен, чтобы долго думать о себе, и вскоре, позабыв об опасности, грозящей ему самому, стал раздумывать над участью Леониды. Даниель Метцер, застав жену ночью наедине с человеком, к которому давно ее ревновал, должен был, разумеется, считать ее виновной. Как он поступит с несчастной женщиной? Как отомстит ей за мнимую измену? Не будет ли он ее бить? Может быть, даже убьет невинную жертву!
– Итак, — тихо проговорил Жорж с невыразимой тоской, — Леонида погибнет, и погибнет из-за меня! Она отказывалась принять меня и согласилась только для того, чтобы избежать безумных поступков, на которые считала меня способным! Я переступил порог этого дома против ее воли, она совсем не поощряла моей любви, хотя и разделяла ее и, несмотря ни на что, оставалась верна своему жестокому мужу. А я безоружен, в плену и ничего не могу сделать, не могу ее спасти. Это ужасно!
Говоря эти слова, лейтенант чувствовал, что им овладевает бессильная ярость. Время шло, но ничто не нарушало тишину ночи. Наконец начало светать, и Жорж Прадель смог рассмотреть комнату, в которой он находился. Теперь ему стало ясно, почему Даниелю Метцеру пришло на ум запереть его именно в этом месте.
Комната, о которой идет речь, была средней величины, с двумя большими шкафами. Напротив большого английского зеркала, снабженного всеми необходимыми принадлежностями для туалета, стоял маленький диван. На стенах, за занавесками, висели женские платья, они, конечно, принадлежали Леониде, и это напоминание заставило сердце Жоржа болезненно сжаться.